Британский политик не страдал излишней скромностью и полученные от продажи поместья деньги пустил на… расширение своих угодий. Черчилль прикупил три соседних фермерских хозяйства общей площадью почти пятьсот акров, увлекшись новым хобби — животноводством. Сначала он разводил свиней породы ланд-рас и призовых коров джерсейской породы, затем стал специализироваться на разведении коров шортгорнской породы. Также он заселил расположенные на территории три пруда золотыми рыбками, а для защиты их от хищных птиц лично изобрел специальное устройство: сделанную на основе велосипедного колеса плавучую вертушку с установленными на ней маленькими зеркалами. По замыслу изобретателя, ветер приводил колесо в движение, а солнце, попадая на зеркала, вызывало яркие вспышки света, которые должны были отпугивать птиц. Устройство, правда, оказалось не слишком практичным. «К сожалению, на нашем маленьком острове солнце светит довольно редко», — жаловался землевладелец
.
Если с жилищной проблемой все разрешилось более или менее благополучно, то на политическом небосклоне ситуация не внушала оптимизма. После провала Дарданелльской операции в 1915 году, неудач в 1922-м, отставки в 1929-м последнее поражение тори на выборах было уже четвертым фиаско Черчилля. И если раньше он, несмотря на все одолевавшие сомнения и волнения, старался не унывать, веря, что его звезда еще взойдет, то теперь почтенный возраст значительно затемнял светлые перспективы. Некоторые тори полагали, что политику, который начал свою карьеру еще во времена правления королевы Виктории (1819–1901, на троне с 1837 года), пора покинуть Олимп и выйти в отставку. Казалось даже, что старый лев (или бульдог, как кому больше нравится) сам готов был уйти из большой политики. «Вся моя последующая жизнь превратится в одни сплошные каникулы», — делился он со своим окружением
.
Но с Черчиллем всегда было непросто, и те, кто верил таким заявлениям, ошибались. Для личностей такого масштаба подобные реплики, сказанные в приватных беседах и тут же попадающие на страницы дневников, тем самым закрепляясь в истории, не следует воспринимать буквально. Довольно часто они являются результатами сиюминутных размышлений, или пробой на слух одного из сценариев дальнейшего развития событий, или стремлением эпатировать собеседника, или просто желанием понаблюдать за его реакцией, или чем-то еще, ведомым только автору высказывания.
Так и в этом случае. Черчилль не собирался уходить в отставку с поста лидера партии. Он никогда не хотел оставлять сцену. И менее всего он хотел покинуть ее сейчас, оказавшись в положении проигравшего. Возможно, возраст и притупил его слух, но не подавил в нем бойцовские качества. Он готов был вновь засучить рукава и окунуться в горнило политической борьбы. Он верил в реванш. Нужно лишь набраться сил и восстановить душевное равновесие.
Для этого у Черчилля было несколько хорошо зарекомендовавших себя средств. Одно из них: поездка в Европу. «Путешествие за границу, особенно в Европу, всегда было способно отвлечь его внимание», — писал Черчилль о своем отце
. Аналогичные строки справедливы и для нашего героя, привыкшего залечивать, полученные в дождливой и окутанной туманами Англии раны на солнечных пейзажах. Обычно предпочтение отдавалось французской Ривьере, но в 1945 году выбор пал на озеро Комо.
Среди некоторых историков популярен миф, что поездка в Италию была обусловлена стремлением найти и уничтожить оригинальные свидетельства переписки с Бенито Амилькаре Андреа Муссолини (1883–1945), которые могли скомпрометировать британского политика. У этого мифа есть определенное историческое основание — хвалебные слова, которые Черчилль неоднократно произносил в адрес дуче. Но это было до войны. После того как Муссолини, временно сохранявший показушный нейтралитет, решил воспользоваться ситуацией и 10 июня 1940 года, в момент крушения Западного фронта, присоединился к расчленению Европы, обращения премьер-министра меняются. Не в кулуарных беседах, а в радиообращении он публично называет лидера фашистов «маленьким итальянским сообщником, рысцой поспешающим за герром Гитлером, надеющимся на легкую поживу, но при этом изрядно уставшим и изрядно робеющим», которому достаются не лавры, а «объедки» от более могущественного нацистского союзника. В конце декабря 1940 года Черчилль обратился по радио к итальянскому народу, заявив: «Я не отрицаю, что Муссолини великий человек, но никто также не сможет отрицать того факта, что после восемнадцати лет необузданной власти он привел вашу страну на край ужасной пропасти». Через несколько месяцев, также из радиостудии, он скажет, что политикой «итальянского квислинга
по имени Муссолини» стало превращение собственной страны в «половик для Гитлера и его нового порядка». «Коварный, хладнокровный, жестокий итальянец» — дуче обратился к «нацистскому гестапо и прусским штыкам для утверждения господства над собственными соотечественниками». Схожие высказывания об «итальянце-неудачнике», «преступном, хотя и нелепом сообщнике Гитлера» Черчилль будет делать и дальше, утверждая, что «кичливый Муссолини… не более чем лакей и раб, простейшее орудие воли своего господина». Он назвал его жертвой «высокомерия долголетней и необузданной тирании» и считал политиком, который нарушил «все границы приличия и даже простого здравого смысла»
.
Однако миф о поиске писем является неправдоподобным не только из-за этих заявлений. Необходимо учитывать, что во время отдыха на Комо Черчилль был уже экс-премьером, лишенным значительных полномочий и возможностей. Муссолини казнили в конце апреля 1945 года, и если бы компрометирующие документы существовали на самом деле, то самое время позаботиться об их уничтожении было именно тогда — весной 1945-го, когда в распоряжении Черчилля был весь арсенал разведывательных и специальных служб.
Но все это косвенные рассуждения о том, что поездка в Италию не предполагала заметания следов. Прямые же доказательства сводятся к тому, что письма, которые якобы сохранились и представлены публике, являются, по мнению исследователей, подделками
.
Черчилль покинул Туманный Альбион 2 сентября 1945 года. Его сопровождала дочь Сара, личный врач, секретарь и телохранитель. Он остановился на вилле фельдмаршала Гарольда Александера (1891–1969), «в самом прелестном и очаровательном месте, где мне суждено было когда-либо бывать». «Впервые за много лет я полностью отрешен от внешнего мира», — делился он своими впечатлениями с супругой
.
Черчилль коротал дни за любимыми увлечениями: живописью и чтением. За время отдыха он прочел подаренный автором, Робертом Грейвзом (1895–1985), роман «Золотое руно». По его мнению, это «одна из самых строгих и чопорных книг» Грейвза, но «взяв в руки, ее уже невозможно отложить». Черчилль отметил глубокую проработанность темы, а также способность романиста осветить прошлое, предоставив современному читателю возможность лицезреть «старые тайны». «Кто-то утверждает, что современные греки всего лишь левантинцы или в лучшем случае потомки древнегреческих рабов, но эта книга доказывает, что греческая мифология настолько же запутана, как и греческая политика», — сообщал он свое мнение о прочитанном
.
Еще больше наслаждения, чем чтение, Черчиллю доставляла живопись, в очередной раз «отодвинувшая все неприятности»
. Как и тридцать лет назад, художественное творчество смогло сотворить чудо. Перенося на холст живописные пейзажи, Черчилль свыкся с мыслью, что его отправили в отставку, что он больше не глава правительства и, наконец, что важнейшие вопросы международной политики и послевоенного мироустройства теперь решаются без него. «Каждый проведенный здесь без новостей и тревог день все больше убеждает меня в правильности слов твоей матери: скрытое благословение», — признался он Саре, которая не замедлила сообщить об этом Клементине
.
