Своему врачу Черчилль признался, что чувствует себя «еще более беспомощным». «Вскоре моя левая сторона будет парализована полностью», — произнес он. Затем, после небольшой паузы, продолжил: «Я не возражаю, но надеюсь, что это продлится недолго. Парализует ли вторую половину моего тела? Возможно, парализация продлится годы». По воспоминаниям врачей, Черчилль был очень требовательным пациентом, никогда не полагавшимся исключительно на силы природы. «Разве вы не можете сделать что-то еще»? — обычно с упреком обращался он к докторам. Так и на этот раз. «Скажи, есть ли какая-нибудь операция, способная справиться с парализацией? — спросил он лорда Морана. — Я не против выступить пионером»
.
Черчилль не раз в своей долгой жизни оказывался на тонкой грани между жизнью и смертью. Будь то воспаление легких в раннем детстве в Брайтоне, автомобильная авария в Нью-Йорке, заражение тифом в Баварии, пневмония в Карфагене. Но каждый раз он находил силы, чтобы восстановиться, удивляя и восхищая окружающих своей стойкостью и колоссальным запасом жизненных сил. Текущие события развивались по аналогичному сценарию. Уже на следующий день, 28-го числа, состояние премьер-министра улучшилось. «Сегодня он намного веселее… Лорд М[оран] отметил заметное улучшение», — записала в дневнике Мэри Соамс
.
Разумеется, до окончательного выздоровления было еще далеко. Но Черчиллю хватило сил, чтобы после обширного инсульта, произошедшего всего несколько дней назад, довольно длительное время пообщаться с Бивербруком. Гостивший в тот день в Чартвелле первый лорд Адмиралтейства Джеймс Льюис Томас (1903–1960) сообщил Идену, что Черчилль «активен вновь»
.
Двадцать девятого числа Черчилля навестил Камроуз. Темой их беседы было продолжение работы над «Второй мировой войной»! Автор не собирался сдаваться и, несмотря на произошедший с ним удар, рассчитывал закончить последний том как можно скорее. Однако большинство его коллег волновал вопрос не дальнейших творческих планов. Британский истеблишмент застыл в ожидании предстоящей отставки главы правительства. Но Черчилль не планировал покидать свой пост. Он поставил сам себе ультиматум. На октябрь была запланирована ежегодная конференция Консервативной партии. Если к этому времени он поправится и сможет успешно выступить на столь важном партийном собрании, тогда он продолжит руководство правительством, если нет — добровольно оставит пост и предоставит другим, более молодым и здоровым коллегам, вершить судьбу страны.
Тридцатого июня к Черчиллю приехал профессор Линдеман. «Я хорошо ем и хорошо сплю, но стоит мне заняться каким-нибудь делом, как я весь начинаю дрожать», — жаловался премьер-министр. Среди других гостей, навестивших политика в тот день, был Норман Брук. Колвилл вспоминал, что в эти напряженные дни секретарь кабинета сыграл очень важную роль. Своей «мудростью и хладнокровием» он позволил разрулить много сложных и насущных вопросов, связанных с операционной деятельностью и ответами на непрекращающийся поток запросов, предложений, сводок, распоряжений и требующих утверждения резолюций, которые шли со стороны ничего не подозревающих о здоровье премьер-министра чиновников из различных министерств и ведомств. На какое сообщение следует дать срочный ответ, какой запрос может подождать, с кем и на каком уровне лучше урегулировать ту или иную проблему — по всем этим и многим другим вопросам Брук давал ценные и своевременные советы, внеся значительный вклад в сохранение видимости полноценности премьер-министра в этот момент
.
В тот день Брук и Черчилль беседовали долго, вспоминая прошлое: Первую мировую войну, работу в Военном министерстве, особенно заключительный период, связанный с решением срочного вопроса демобилизации
. Неожиданно премьер-министр, сидевший в инвалидной коляске, произнес:
— А теперь, я хочу самостоятельно встать на ноги.
Брук начал его отговаривать, но безуспешно. Поняв, что переубедить Черчилля не удастся, Брук и Колвилл встали позади коляски, чтобы подхватить его в случае падения. Заметив это, он раздраженно отмахнулся от них тростью, приказав стоять в стороне. Затем спустил ноги на пол, схватил ручки коляски и с гигантским усилием — даже капли пота выступили на лбу — поднял себя. Продемонстрировав, что он в состоянии сделать это, Черчилль сел обратно в коляску, улыбнулся и закурил сигару. «Это была потрясающая демонстрация силы воли», — заметил Норман Брук, вспоминая об этом эпизоде, когда Черчилля уже не будет в живых
.
Лорд Моран не разделял восхищения ни Брука, ни его коллег, ни самого Черчилля. Даже восстановившись, его пациент все равно жил «словно на вулкане» и с ним «в любой момент мог случиться новый удар»
. Жизнь нашего героя действительно стала похожа на вулкан с постоянным ожиданием нового извержения. Это оказывало сильное психологическое давление на него самого, но он все равно не собирался сдаваться, решив максимально эффективно использовать оставшееся ему время. А для начала ему требовалось как можно быстрее оправиться от инсульта.
Все близкое окружение Черчилля не понаслышке знало о его силе воли и стойкости, но быстрая поправка после столь обширного удара произвела впечатление даже на них. Одна из проблем, с которой сталкиваются пациенты, пережившие инсульт, состоит в апатии и нежелании предпринимать усилия (порой весьма значительные) для восстановления. Инсульт парализует не только тело, но и волю. Черчиллю повезло, центры, отвечающие за жизнелюбие, у него не пострадали. Он хотел встать уже на второй день после кровоизлияния. А когда не смог, стал активно разрабатывать конечности и заниматься с массажистом, пытаясь при каждом удобном случае самостоятельно сделать несколько шагов.
Несмотря на все желание пациента, процесс выздоровления был медленным, да и состояние не отличалось стабильностью. То Черчилль жаловался, что в его голове теперь «пусто», то в тот же самый день мог начать цитировать по памяти любимые произведения Генри Уодсворта Лонгфелло (1807–1882). Когда Моран спросил его, как давно он читал эти стихи, Черчилль ответил:
— Пятьдесят лет назад.
Врач был поражен.
— Погодите-ка минуточку, — произнес он и стал осматривать книжные полки в поисках томика Лонгфелло.
Найдя сборник стихов, он попросил Черчилля продолжить декламацию. Во фрагменте из трехсот пятидесяти слов политик, меньше двух недель назад переживший удар, ошибся всего несколько раз, используя неверные слова. Например, священники у него стали монахами, а лампады — свечами.
— Инсульт не затронул вашу память, — сказал потрясенный доктор.
Черчилль приободрился и улыбнулся
.
Двадцать первого июля к Черчиллю приехал Колвилл. Он отметил, что у премьер-министра «значительно улучшились способности к концентрации». Еще через пять дней он констатировал, что его шеф «восстановился самым удивительным образом»
. В тот же день — 24 июля — после ланча с Колвиллом Черчилль направился в Чекере. Он смог сам дойти до автомобиля и хорошо перенес переезд в загородную резиденцию. В Чекерсе он пробыл несколько недель, дав возможность персоналу Чартвелла отдохнуть после напряженного месяца.
Покидая свой дом, Черчилль попозировал перед фотографами. И при этом весьма удачно, а главное — своевременно. Несмотря на негласный запрет обсуждения здоровья главы правительства в газетах, в Лондоне все равно ходили слухи о его недееспособности. Особенно отличились зарубежные издания, время от времени сообщавшие читателям о том, что последний из оставшихся в живых участников Большой тройки парализован и не может исполнять свои обязанности. Появление перед публикой позволило опровергнуть эту информацию. Впоследствии Черчилль будет часто обращаться к подобному приему, представая перед публикой в моменты максимальной концентрации своих жизненных сил и хорошего самочувствия. Правда, такие моменты наступали с каждым годом все реже и длились все меньше.
