Всё, и великодушие, в том числе, имеет свои пределы. Черчилль не сказал ни одного даже нейтрального слова в адрес Гитлера, признаваясь лишь в частных беседах, что фюрер — «единственный человек, которого он ненавидит», да и то это «профессиональное»
. Иное мнение сложилось у нашего героя в отношении Муссолини — этого «законодателя Италии». Черчилль не считал зазорным упомянуть, что в 1927 году он дважды встречался с дуче, и их «личные отношения были близки и просты»
. Впоследствии он направит много критических стрел в адрес итальянского диктатора, но в пятом томе «Второй мировой», подводя итог его правлению, он отметит, что Муссолини смог «вызволить итальянский народ из омута большевизма» и «привести к такому положению в Европе, которого Италия никогда раньше не занимала».
Черчилль всегда интересовался психологией, ограничениями и противоречиями лидерства, и случай с Муссолини был интересен ему в четырех аспектах.
Во-первых, на его примере он наблюдал парадокс, который нередко имеет место при сильных правителях: огромные успехи на государственном поприще сочетаются с ограничением свободы простых граждан, которые при этом продолжают любить своего вождя. Сложившийся на Апеннинском полуострове режим был «слишком дорогостоящим для итальянского народа, — отмечает Черчилль, — но нет сомнения в том, что в период его успехов он импонировал многим итальянцам».
Во-вторых, Черчилль развивает тему выбора — в рассматриваемом случае, сохранения нейтралитета в войне. Он считал, что объявление войны Франции и Великобритании в июне 1940 года стало главной ошибкой итальянского диктатора. Вместо открытой поддержки Гитлера и стремления разделить с ним ожидаемые лавры и трофеи дуче следовало «проводить политику лавирования, при которой обе стороны заигрывали бы с Италией и вознаграждали бы ее», в то время как «она извлекала бы невиданные богатства и блага из борьбы других стран»
. Эти рассуждения примечательны еще и тем, что Черчилль отклоняется в них от привычного для себя подхода с решительным выбором конкретной альтернативы и осуждением срединного пути, что лишний раз говорит о сложности его натуры, в которой имелись струны, способные исполнить и такую мелодию.
В-третьих, признавая, что союзник Гитлера был «великим человеком», Черчилль пытается показать, что при неограниченной власти даже великие превращаются в монстров. Он приводит слова из своего обращения к итальянскому народу в годы войны, в котором отмечал, что «по истечении восемнадцати лет неограниченного господства Муссолини привел Италию на грань страшной катастрофы». Власть высвобождает различных демонов, раскрывая разные стороны личности, в том числе и негативные. Многие годы непререкаемого руководства притупляют сострадание. Муссолини настолько увлекся собственным величием, что потерял уважение к своему народу. Черчилль обращается к дневникам Галеаццо Чиано, приводя высказывание дуче о «никчемных итальянцах, этой расе посредственностей». Так Муссолини отреагировал на поражение итальянских войск в Ливии и в Албании — «горькие и неблагодарные слова исторгли со дна мрачной души этого человека» неудачи своих же солдат
.
Наконец, Черчилль пытается объяснить, чем Муссолини разнится с фюрером. Для него этот вопрос не был праздным, и в своих статьях 1930-х годов он уже пытался дать на него ответ, проводя сравнение по критерию величия
. Теперь он подошел к этой теме с другой стороны — с позиции безжалостности. После того как Муссолини был освобожден Отто Скорцени (1908–1975) в сентябре 1943 года, он значительно удивил немецких коллег, ожидавших, что дуче «прежде всего расправится со своими предателями». Но лидер фашистов не проявил кровожадного рвения на этом поприще. Черчилль приводит в своей книге дневниковые записи Геббельса, который считал, что своим нежеланием истребить врагов Муссолини продемонстрировал «подлинную ограниченность». «Он не революционер подобно фюреру или Сталину, — констатировал министр пропаганды. — Он настолько привязан к своему народу, что у него отсутствует размах мирового революционера и мятежника»
.
Процитировав дневники рейхсминистра, Черчилль затронул одну из важнейших тем в европейской философии — феномен фаустианства. Впервые описанный Гёте, а затем доведенный Вагнером и Ницше до идеала сверхчеловека, этот феномен был извращен и опошлен низкими и злобными натурами, превратившими его в монстра вседозволенности, оправдывающего свои аморальные поступки служением якобы великой цели. На примере Муссолини, который не смог встать над моралью и действовать без оглядок на нравственные каноны, Черчилль выражает неприятие этих идей, а также показывает главное отличие дуче от поработителя Германии.
В приведенных характеристиках современников Черчилль акцентировал внимание на разных качествах. Некоторые из них он осуждал, другим, наоборот, симпатизировал, считая их необходимой составляющей успешного лидерства. К такой категории он относил умение «терпеливо и стойко переносить долгие периоды неблагосклонности судьбы», отсутствие «одностороннего образа мышления», наличие «гения импровизации и подвижности ума». Последняя ремарка отсылает также к сентенции из «Мирового кризиса»: «Победа в сражениях одерживается кровопролитием и маневром. Чем более велик генерал, тем больше внимания он уделяет маневру и меньше кровопролитию»
.
Продолжим движение в этом направлении и рассмотрим такое качество, как смелость. Упоминая смелость, важно отдавать себе отчет, что далеко не всех смелых людей можно назвать бесстрашными. Напротив, они испытывают страх. Но они научились совладать с ним, перебарывая и приглушая его ослабляющий решимость гул. Смелость имеет несколько проявлений, и особенно заметна, когда речь заходит о физической угрозе. В мемуарах Черчилля теме безопасности посвящено много места, возможно, даже слишком много для произведения, описывающего масштабные военные кампании и судьбоносные решения. Например, во время встречи с Тито в августе 1944 года на неаполитанской вилле Ривальта с прекрасным видом на Везувий и залив внимание британского премьера привлекли два «зверского вида телохранителя с автоматами». Они всегда и везде сопровождали югославского лидера. Тито хотел их даже взять на оперативные совещания, но «с некоторым трудом его отговорили» от этой затеи
.
Как правило, подробности охраны государственных деятелей касаются исключительно зарубежных поездок Черчилля, либо работы иностранных органов безопасности. Так, во время своего первого визита в Москву в августе 1942 года он удивился толщине автомобильного стекла — более двух дюймов
что «превосходило все известные пределы»
. Рассказывая же о визите Молотова в резиденцию Чекере, он сообщает, как советские спецслужбы первым делом «попросили ключи от всех спален». «С некоторым трудом эти ключи были найдены, — иронично продолжает Черчилль, — и в дальнейшем гости все время держали свои двери на запоре». Когда же обслуживающий персонал стал убираться в комнатах, то они были «смущены, обнаружив под подушками пистолеты». Отдельное внимание было уделено подготовке помещения, в котором остановился Молотов. Его комната была «тщательно обыскана» советской службой безопасности, «осмотревшей до мелочей каждый шкаф, каждый предмет меблировки, стены и полы». Также «прощупаны были все матрацы», а простыни и одеяла «перестланы так, чтобы обитатель кровати мог выскочить из нее в одну секунду, а не оказаться закутанным наглухо»
.
