Люди из соседних домов наблюдали за нашей жизнью с большим недоумением. Но это были, в основном, старики.
Домик стоял на окраине поселка. Кругом – колхозные поля с большим количеством ям, оврагов и канав, а вдалеке лес. До железнодорожной станции топать минут пятнадцать по разбитой грунтовой дороге. Потом ждать электричку до Дмитрова. Потом еще полчаса в холодной электричке. Зимой стояли страшные морозы, теплой и удобной обуви или одежды у нас никогда не было.
В целях конспирации нас распределили в разные школы. У всех были придуманные истории для учителей и одноклассников о том, где наши родители и где мы сейчас живем. Рассказывать правду было строжайше запрещено. Главный постоянно говорил, что у нас много врагов, неизменно стремящихся нас уничтожить, – он называл их сионистами. Если мы отправлялись в поход по трассе, взрослые всегда предупреждали, что нас могут специально сбить наши враги и что мы должны быть очень осторожны не только на обочине, но и вообще в темное время суток. Мне кажется, у меня эта осторожность до сих пор сидит в подкорке.
Для меня придумали такую историю: мои родители – геологи и работают за границей, а я живу у родственников в Дмитрове. Школьные учителя и одноклассники интересовались подробностями— уж больно мы отличались от других детей, – поэтому мне часто приходилось не только врать, но и возвращаться домой окольными путями, тайком садиться в электричку, чтобы никто не заметил, что живу я не в Дмитрове.
В Дмитрове на железнодорожном вокзале, пока ждала электричку, я выпрашивала деньги у прохожих, искала копейки под ларьками, чтобы купить себе сладкий коржик. Мне это было совсем не стыдно.
Учились мы по-разному. Но декларировалось, что мы все отличники и вундеркинды.
При этом, вопреки ожиданиям, нам не разрешили перескочить через два класса, несмотря на то что экзамены за них были сданы официально в тюремном интернате для малолетних мальчиков-преступников в Душанбе. Не знаю почему. Наверное, в целях конспирации. Потом стало известно, что директор этого интерната Ахмед Кучкаров, который был другом и соратником нашего коллектива и который предоставил нам место в своем учреждении, покончил с собой. Говорят, его затравили местные власти из-за этого учебного эксперимента, и он выбросился из окна.
По правде говоря, учеба в интернате была бесполезной, так как двигались мы галопом и ничего в итоге не усвоили. Ну, это я про себя говорю. Про других детей не знаю.
Но теперь в целях конспирации мы все учились в разных школах.
Отношения с одноклассниками были странными. Да и отличались мы от обычных детей. Грязные, во вшах, наверное, мы и вели себя не так, как все…
Дети, которые к тому времени подросли, стали тоже «педагогами-психологами». Их обучили методу слоения, и они начали лечить нас, остальных детей.
Весточка от мамы
14 декабря
Милая Анютка, здравствуй!
Вот опять завтра суббота. Приедут москвичи и, может быть, привезут от тебя весточку. А я опять вкладываю конверт с нашим адресом, чтобы ты написала нам письмо и бросила в почтовый ящик. Хорошо?
В прошлое воскресенье после репетиции мы все вместе ходили в Малый театр оперы и балета на балет «Сильфида». Мы так давно не были в театре! А тут еще так повезло, что был просто замечательный театр и танцевали все исполнители очень искренно и с удовольствием. Все мы получили огромное наслаждение. Помнишь, как во времена ваших гастролей весной мы все ходили в этот театр, и балет показывали только для нас? Как здорово тогда тоже танцевали! И в этот раз некоторые те же артисты были на сцене. Теперь, может быть, и на оперу сходим.
У нас уже почти всех больных перевели на «Активизацию творческой деятельности». Но всю эту неделю мы с папой, с Конст. Олеговичем (это мой дядя. – А.С.) и Нат. Серг. Щипкиной продолжали еще работать в помещении клиники главным образом с новенькими больными. А с сегодняшнего дня все переводятся в домик. Это так здорово, что мы все вместе будем!
А у вас ведь к концу идет вторая четверть. Как у тебя дела в школе? Как у всех наших ребят? Скоро ведь каникулы. Но в вечерних школах каникул не бывает. Рафкат Гиньятович рассказывал, что вы много гуляете, катаетесь на лыжах. Вот здорово-то! И вообще живете не в городе, а прямо рядом со снегом!
Поэтому я купила тебе валенки. Надеюсь, что они тебе пока еще великоваты. Но для валенок это не страшно. Надевай с носком.
16 декабря
Вот здорово! Приехали москвичи и привезли так много писем от вас. Мы сейчас сидели все за столом, и Виктор Давыдович читал вслух все письма. До чего же приятно! Как будто бы повидались со всеми вами и голоса послушали и в глаза поглядели. Так теперь хорошо представилась ваша жизнь. И Людмила Васильевна еще рассказала. Спасибо огромное и тебе, и всем ребятам за такие хорошие ласковые письма. Так и представляем, как вы там в сугробах валяетесь, на лыжах и коньках катаетесь, учите уроки, читаете книги, спите на нарах в своем уютном домике среди снега.
У нас здесь много всяких событий. При встрече расскажем. Сегодня была очень большая, трудная беседа со всеми больными. Тяжело очень было, как редко бывает. Но какие в конце были лица у всех просветленные! Даже совсем новенькие больные преобразились. Как-то почувствовался набирающий силу коллектив наших ленинградцев.
Большой-большой привет всем нашим ребятам! Так хочется крепко всех обнять.
Целую тебя крепко. Пиши.
Твоя мама
Занавесочки в Катуаре
Мы жили в такой грязи, что даже мне, ребенку, было противно. У некоторых девочек начались месячные, и я не представляю, как они справлялись. У нас не было ничего для личной гигиены. Все наши вещи обычно валялись в одной огромной куче, приходилось в ней ковыряться и выдергивать свое. Конечно, вещи часто пропадали, или мы носили чужое. Но считалось, что это все неважно и нельзя придавать этому значения. Держать свои вещи отдельно от других или как-то оберегать их тоже считалось неправильным, будто ты жадный и индивидуалист.
Я всегда пыталась найти некую золотую середину, чтобы давать поменьше поводов ко мне придраться. Мне очень нравилось шить, и однажды я загорелась идеей нашить занавесочек для полок, на которых вдоль нар, где мы спали, хаотично валялась наша одежда. Я подумала, что если занавесочками прикрыть этот хаос, будет красивее. Воодушевившись, я нашла где-то ткань, вбила гвозди, натянула над полками веревочки и повесила на них сшитые на руках занавески. Красные в белый горошек. Я была очень горда собой.
Но меня чуть саму на них не повесили. Когда взрослые это увидели, они страшно возмутились моим мещанским складом ума. Во время публичной порки меня спросили: «Может, ты еще и о теплом сортире мечтаешь?» О, да! Как я мечтала о теплом сортире!
