И я стала избегать работы. К моему удивлению, никто этого как будто бы не замечал. И мне очень захотелось домой. Только очень страшно было в этом признаться, даже себе самой.
И тут к нам приехала моя мама. В личном разговоре со мной она вдруг спросила, как будто между прочим, не хочу ли я поехать домой. Главный собрал всех на беседу. Конечно, и мама там была, ведь на беседах все без исключения были обязаны присутствовать. На беседе он говорил, что моя мать фашистка и еще много ужасных и непонятных мне вещей. Я не привыкла ставить под сомнение его слова, но на этот раз во мне закипела злоба на него. Вдруг он сказал – неожиданно и резко, – что мама развелась с папой. Я была в шоке. Мама расплакалась и сказала, что она просила его не говорить мне об этом. Оказалось, что вот уже несколько лет все от меня это скрывали. Главный сказал, что я жертва ситуации и что мать хочет меня погубить.
И тогда я окончательно решила, что уйду. Я еще не знала как, но свое решение помню очень четко.
Я относилась к тем немногочисленным детям, чья семья практически полностью вошла в коллектив. Кроме того, моя бабушка всегда находилась в верхушке и была приближенной Главного. Самостоятельный уход из коллектива считался сродни подвигу, так как был практически невозможным. Сила внушения, психологическое давление Главного были настолько сильны, что даже если уйдешь, то уйдешь растоптанным.
Но мне повезло.
Вновь случилась суматоха, вызванная очередным уголовным делом, возбужденным против Главного. Взрослые устроили среди детей своеобразный кастинг: отбирали тех, кто сможет врать на суде о том, что нас не бьют и что мы счастливы. Я этот кастинг не прошла.
Я не знаю всех деталей судебного процесса, но всех детей решили временно распустить по домам в целях конспирации. А у кого дом далеко, отослать небольшими группами в разные населенные пункты подальше от Москвы.
Помню, как бабушка позвала меня к себе в комнатку, в которой я, к своему изумлению, больше никого, кроме нее, не обнаружила. Это был единственный раз за все время в секте, когда я оказалась с ней наедине. Я сразу очень разволновалась, так как подумала, что смогу наконец прикоснуться к ней, обнять ее, поговорить с ней о том, что для меня важно. Но бабушка сразу взяла инициативу в свои руки. К сожалению, сказала она, из-за наших врагов обстоятельства так складываются, что необходимо временно «лечь на дно»; и спросила, хочу ли я временно, только временно, поехать домой. Мне было очень страшно сознаться, но я согласилась, заверив ее, что раз так надо, то конечно, но я обязательно вернусь, как только все уладится.
Мама забрала меня в Ленинград. Первое время я скучала, писала всем письма, и мне писали. Но больше я туда не вернулась.
Испытание прошлым
Моя дочь взрослеет и все чаще задает насущные вопросы о моей жизни «до нее». Это стало для меня неожиданным испытанием, потому что врать ей не хочется, а всю правду тоже вот так вдруг не вывалишь на еще не окрепшую детскую психику. При этом порой мне кажется, что и моя психика не всегда готова к такому испытанию. Испытанию прошлым…
Но я понимаю, что делать это совершенно необходимо, как бы больно и даже опасно ни было. Это как хирургическая операция, точнее, серия операций по препарированию опухолей, инфекций и нагноений. Или как запуск запоздалых родов того, что нельзя не родить…
Я считаю, что это самая большая ответственность родителя. Кстати, это справедливо и в более глобальных масштабах – масштабах страны.
Поэтому я рада, что села и написала все это. Мне хотелось бы, чтобы моя дочка, когда повзрослеет, прочитала эту книгу. И дело даже не в том, что я хотела бы, чтобы она лучше поняла меня, – мне кажется, у нас и так неплохое взаимопонимание.
Я хотела бы, чтобы она не делала тех ошибок по отношению к своим детям (любым детям), которые были сделаны по отношению ко мне.
Да и вообще, когда твой ребенок делится с тобой своими детскими радостями, хочется уметь их разделять, а мне это оказалось очень сложно, потому что у меня радостей почти не было.
Занимаясь дочкой, заботясь о своей маленькой девочке, я проживала и свое детство, заново, как с чистого листа…
Но мне также понадобилось осознание того, чего делать по отношению к детям нельзя. Боюсь, без этого осознания я могла бы наделать немало ошибок.
В этой связи мне страшно подумать, как воспитывают своих детей другие, те, кто тоже, как и я, вырос в секте, а то и родился в ней? Ведь их немало, и они среди нас.
7. Не быть мне сверхчеловеком
Про выбор
Вот говорят, выбор есть всегда. Не согласна… Когда выбор только между жизнью и смертью – это значит, что выбора нет. И понять это невозможно, не испытав.
Даже если человек сам решает считать такую ситуацию ситуацией выбора. Для него это значит, что жить он согласен только по определенным правилам, а иначе предпочитает смерть.
В это трудно поверить, если ты сам не оказывался перед подобной дилеммой. А не оказывался потому, что тебе все равно как жить. В секте нас убеждали, что вне коллектива нас ждет смерть, и все принимали эту установку с обреченностью баранов.
Из сектантской жизни – в нормальную. Мой седьмой класс
Моя мечта быть яркой и обворожительной Кармен, перед которой все мужчины падают штабелями, а вокруг множество подруг, разбилась в пух и прах. В секте этому случиться было в принципе не суждено, а когда я оказалась на воле, вся моя яркость оказалась подавлена постоянным страхом. Меня забили, запугали, затравили в секте, и хотя я и сохранила способность мыслить критически, мне все же понадобилось очень много времени – годы, десятилетия, – чтобы развить в себе способность к независимому мышлению.
Я стала интересоваться разными моделями воспитания детей и разными программами образования. Я много путешествовала по миру, много наблюдала, что способствовало и увеличению знаний, и моему интеллектуальному взрослению. Я все больше освобождалась от ментальных установок, буквально вбитых нам в секте. И чем больше я узнавала, тем больше понимала, насколько жестоко и топорно обращались со мной в детстве.
Но, конечно, лучшей школы, чем собственная школа родительства, еще не придумали, и каждый раз, когда я примеряла к своей дочке те методы воспитания, которым подвергалась сама, то каждый раз говорила себе: «Нет, это неправильно». В краткосрочной перспективе такие методы, может, и гарантируют комфорт родителю, но в долгосрочной ведут к разрушению личности ребенка, к его горькой и обоснованной обиде на близких, которая впоследствии обещает разрыв отношений.
Зачем общаться с теми, кто постоянно тянет тебя вниз?
По выходе из секты и по возвращении в нормальную жизнь в обычную школу я не попала – меня не приняли, прежде всего из-за вшей. Пришлось проходить санобработку в одном из городских диспансеров, похожих на газовую камеру в концлагере – и по обстановке, и по тому, как со мной обращались тетеньки. Будто я какое-то конченое отребье.
