В этом смысле «Краткий курс истории ВКП(б)» 1938 г. представляет собой яркий пример активно создаваемой государством культуры заговора и «особого взгляда» большевиков на мир. Спустя 21 год после революции деление мира на своих и чужих, или «других» (империалистов, фашистов и проч.), было узаконено официально, так же как и насилие над оппонентами, несогласными с тем, как развивается режим
[181]. Неизбежное усиление противостояния между большевиками и буржуазией по мере развития социализма объясняло, почему в поздние 1930-е внутренние враги стали настолько активны и режим вынужден был устроить чистки. Печально известная 58-я статья УК РСФСР вводила смертную казнь за измену Родине, но главное – из-за ее частого применения против «агентов иностранных держав», «подрывных элементов», «шпионов» и «вредителей» в публичный дискурс вошел словарь конспиролога и создалась атмосфера повседневного заговора. Этому же способствовали и публичные процессы над «врагами народа». И с окончанием 1930-х подобные выражения не ушли в прошлое. В последующих главах мы увидим, как некоторые из этих терминов будут вновь использованы в теориях заговора уже в XXI в. в отношении врагов путинского режима.
Обострение отношений с бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции сразу после победы в Великой Отечественной войне также добавило популярности идее о заговоре Запада против СССР. Отказ от участия в послевоенном Плане Маршалла объяснялся тем, что это тайный план капиталистов, стремящихся поставить под экономический контроль государства Восточной Европы
[182]. Обострение отношений с США в связи с гонкой ядерных вооружений и невозможность получить помощь на восстановление разрушенной войной экономики извне вынуждало советские власти изыскивать ресурсы внутри страны, что отражалось на экономическом положении советских граждан
[183]. Официальное противостояние с Западом помогало объяснить, почему советские люди живут так трудно, и способствовало усилению изоляции страны. В первое послевоенное десятилетие возможное вторжение американцев стало чрезвычайно популярной темой для слухов
[184]. В то же время с новой силой стали циркулировать слухи о шпионах, и жертвами этих слухов становились как обычные граждане, так и приближенные к Сталину элиты
[185]. А антиеврейские кампании в последние годы жизни диктатора превратили идею еврейского заговора в чуть ли не официальную советскую политическую доктрину
[186].
Что любопытно, с начала холодной войны и до 1991 г. в Советском Союзе фактически параллельно существовали две культуры заговора. С одной стороны, официальная идеология была основана на шпиономании в связи с развернувшейся идеологической схваткой с США. Разумеется, страхи перед иностранным заговором не были абсолютно необоснованными: обе супердержавы были активно вовлечены в шпионские игры, пропаганду и контрпропаганду. ЦРУ и разведки европейских стран вкладывались в различные программы изучения СССР с целью подрыва режима
[187]. И у этой традиционной войны разведок была мощная культурная репрезентация. Финансируемые государством художественные вымыслы о советских шпионах-героях невидимого фронта и иностранных подрывных элементах стали частью позднесоветской популярной культуры. Такие книги, как «ЦРУ против СССР» Николая Яковлева, имевшая несколько переизданий и заказанная спецслужбами, фильмы «Щит и меч» (1968) и «ТАСС уполномочен заявить» (1984), выполненные по заказу Гостелерадио СССР, создали яркие и запоминающиеся образы противостояния с идеологическим врагом, оказавшие влияние на целые поколения советских граждан.
С другой стороны, наряду с официальной культурой заговора существовала альтернативная, распространявшаяся среди русских националистов, которые воспринимали советский режим как оккупационный и нередко разделяли антисемитские и антизападнические взгляды. Как демонстрирует историк Николай Митрохин, русские националисты, хотя зачастую и были настроены по отношению к режиму оппозиционно, пользовались неформальной поддержкой определенных фракций в советском правительстве. Их концепция нации сформировалась именно на образе Запада как опасного «другого», ненавидящего Россию, и в этом они продолжили традицию славянофилов XIX в.
[188] Некоторые из текстов, популярных в этом сообществе, были написаны представителями русской диаспоры за рубежом
[189]. Часть конспирологических текстов имела внутрироссийское происхождение, их авторы принадлежали к кругам советских диссидентов. Николай Митрохин
[190] и Виктор Шнирельман
[191] отлично демонстрируют, насколько живой была культура националистов внутри СССР и как активно в ней формировались конспирологические идеи, в период перестройки ставшие одним из важнейших источников российской культуры заговора.
