Но, хотя зарубежные конспирологические теории выступают важным источником формирования российской культуры заговора, ее также активно питает советское наследие слухов, страхов и городских легенд
[782]. Пример тому – невероятно популярная сегодня история гибели в 1959 г. на Урале группы альпинистов под командой Дятлова. Из локальной легенды она в считаные годы превратилась во всероссийскую теорию заговора со множеством версий произошедшего. Наиболее часто упоминаемая среди них – версия о внедренных в группу офицерах КГБ
[783]. Все российские федеральные каналы сделали сюжеты о группе Дятлова, акцентировавшись именно на странных обстоятельствах ее гибели
[784], а голливудский режиссер Ренни Харлин снял в 2013 г. фильм ужасов по мотивам инцидента 60-летней давности
[785]. Второе рождение истории группы Дятлова, состоявшееся благодаря российским СМИ, привело к тому, что зимой 2019 г. Генеральная прокуратура РФ возобновила расследование инцидента, о чем отчиталась в своем видеоблоге
[786].
Вопреки утверждению философа Фредерика Джеймсона, что теории заговора – это своеобразный способ постижения мира эпохи постмодерна бедным человеком, стоит заметить, что в российском контексте они служат не только массам, но и элите. Клэр Берчал отмечает, что в наши дни популярные знания, получаемые из самых разных источников, являются продуктом скрещивания глобальных историй и локального фольклора, и они одновременно прагматично описывают состояние окружающего мира и помогают аудитории развлечься
[787]. В конце концов, городские легенды – питательная почва для современных теорий заговора во всем мире
[788]. Удивительно лишь, что в советское время история группы Дятлова не была общесоюзным феноменом. Подобные ей легенды существовали в разных регионах и были для советского человека одним из способов «дополнить» реальность, столь бедно освещавшуюся в прессе
[789].
Понять, как конспирологические теории работают в современной публичной сфере, помогает обращение к так называемой оппозиционной российской культуре заговора, в которой заговорщиком выступает действующая власть. Оппозиционная культура противоположна той, где правящие российские элиты используют теории заговора, чтобы через медиа формировать представления большинства россиян, выгодные прежде всего Кремлю. И этот альтернативный взгляд, безусловно, добавляет красок в картину мира, существующую «по другую сторону» кремлевской стены. Если описывать в общих чертах, то это мир человека, который не склонен доверять федеральным СМИ, критичен (а порой нерационально критичен) по отношению к властям, стремится за происходящим вокруг увидеть ущерб, причиняемый именно ему и его близким. Часто это персонаж, не лишенный этнических и социальных стереотипов и разделяющий расистские и ксенофобские идеи, однако больше всего он опасается правительства и его действий, а также проводимых им в жизнь законов.
В этом плане русская культура заговора наиболее близка к американской. Обе они гиперкритичны по отношению к федеральному правительству и подозревают его в «антинародной» политике. Обе именно со злостными планами правящих элит связывают все проблемы, а загадки недавней истории склонны объяснять всемогуществом спецслужб, работающих на то, чтобы скрыть правду от обычных граждан. Это именно тот пласт общества, который использует популистские идеи против правящего класса, подрывая тем самым его политическую легитимность. И именно в такой атмосфере из низов общества прорастают теории заговора, остающиеся для многих граждан постсоветских государств единственным способом постичь этот мир, полный несправедливости и странных совпадений
[790].
КГБ (все еще) контролирует Россию
Совсем неудивительно, что одним из главных объектов конспирологического мифотворчества выступает Федеральная служба безопасности (ФСБ) – наследница советского КГБ. Это одна из самых могущественных организаций в России, и, хотя число граждан, убежденных в этом, снижается, мало кто недооценивает ее влияние
[791]. В первые постсоветские годы службе пришлось тяжело: идеологический кризис совпал с финансовым, многие сотрудники уволились
[792]. Но с наступлением 2000-х, как отмечали и отечественные, и зарубежные исследователи, выходцы из силовых структур стали занимать все больше руководящих постов в бизнесе и правительстве
[793]. Это способствовало рождению постсоветского мифа о всезнающей и все идеально просчитывающей ФСБ, а популярности ему добавили пестовавшийся во времена холодной войны в советской культуре имидж офицера спецслужб и идея, будто в КГБ «бывших не бывает». Этот новый миф приобрел невероятное влияние на воображение постсоветского человека, и, вопреки распространенной идее о том, что за развалом СССР стоял Запад, многие поверили, будто именно сотрудники и руководство КГБ стали главными выгодоприобретателями краха Советского Союза, создав на его обломках «чекистское государство».
