Такая трактовка постсоветской истории заставляла читателя сделать вывод, что президентство Владимира Путина стояло в центре тайного плана силовиков. Более того, в лучших традициях «плана Андропова» авторы утверждали, что сотрудники КГБ из команды бывшего генсека заняли ведущие позиции как в бизнесе, так и во власти задолго до того, как Путин стал преемником Ельцина. «Огромную роль в спасении КГБ от разгрома сыграли Евгений Савостьянов (в Москве) и Сергей Степашин (в Ленинграде). И тот и другой пользовались репутацией демократов и были поставлены для того, чтобы реформировать и контролировать КГБ. На самом деле и первый, и второй были сначала внедрены госбезопасностью в демократическое движение, а затем уже выдвинуты на руководящие должности в новой спецслужбе, чтобы не допустить разгрома КГБ демократами»
[820].
История о взрывах домов осенью 1999 г. действительно имеет много странностей. На заседании Госдумы 13 сентября того года председатель Геннадий Селезнев сообщил, что в городе Волгодонске был взорван дом, в то время как взрыв в Волгодонске случился спустя три дня после этого заявления
[821]. 22 сентября 1999 г. еще одна странная история произошла в Рязани: там местные жители заметили, как трое неизвестных выгружают мешки в подвал жилого 12-этажного дома. Приехавшие сотрудники МВД обнаружили в мешках гексоген и несколько позже сообщили о задержании подозреваемых. В ответ на заявление министра внутренних дел руководитель ФСБ сообщил, что в Рязани сотрудники его службы проводили учения, а в мешках находился «сахар»
[822]. Поскольку сотрудники МВД и ФСБ давали противоречивые комментарии, для многих критически настроенных по отношению к власти людей вывод был очевиден: за ужасными взрывами стояли российские спецслужбы, стремившиеся в кратчайшие сроки сделать из Путина бесстрашного борца с терроризмом
[823].
Глобальная история феномена конспирологии знает немало примеров того, как действия спецслужб порождали теории заговора. Военные провокации, готовившиеся Белым домом на Кубе в 1950–1960 гг.
[824], жестокие медицинские эксперименты над афроамериканцами
[825], поддержка со стороны ЦРУ повстанцев в Латинской Америке, в результате которой наркокартели использовали самолеты спецслужб для поставки наркотиков в США
[826]. В Соединенных Штатах все это стало питательной средой для формирования устойчивой традиции не верить ни одному слову политиков и представителей разведывательного ведомства, а из нее выросли многочисленные теории заговора, обвиняющие правительство во всевозможных преступлениях против американских граждан. Один из последних тому примеров – теракты 11 сентября и культура, сложившаяся вокруг них. Любительские расследования убийства Джона Кеннеди, которые проводились в США с 1960 гг., в конце концов вынудили американское правительство рассекретить архивные документы, из которых стало ясно, что власти действительно планировали и проводили тайные, зачастую нелегальные операции. Как отмечает историк Кэтлин Олмстед, для многих американцев поиски правды о действиях правительства, порой напоминающие паранойю, становились способом сохранить и защитить демократические процедуры и прозрачность власти
[827].
Теории заговора вокруг взрывов домов в 1999 г. представляют нашу, отечественную, версию «терактов 11 сентября», когда правительство, используя трагедию, продвигает свою политическую повестку, оправдывает насилие против граждан и постепенное введение авторитарного правления. Пока в российском обществе сохранялась возможность открыто обсуждать, кто стоял за терактами 1999 г., представители власти вынуждены были вступать в диалог с обычными гражданами и отчитываться перед ними
[828]. С усилением репрессивности политического режима, а также контроля собственников и властей за медиа и ростом могущества спецслужб внутри России этот диалог прервался, однако культура заговора не перестала развиваться. К тому же крайне негуманные действия бойцов спецназа во время терактов на Дубровке в 2002 г. и в Беслане в 2004 г., приведшие к смерти сотен мирных граждан, лишь добавили аргументов в пользу того, что жизнь обычного человека в глазах властей ничего не стоит
[829]. Теперь, вслед за событиями 1999 г., любые теракты интерпретируются либо как личная месть Путина, либо как способ еще усилить власть кремлевского лидера.
Странности и нестыковки в событиях 1999 г. делают легитимными сомнения по поводу любой официальной версии. Примером тому – взрыв в метро Санкт-Петербурга весной 2017 г., обвиняемыми по которому проходят несколько выходцев из Средней Азии
[830]. Некий блогер Романов сообщил в своем YouTube-канале, что взрыв был произведен по личному распоряжению Путина, потому что тот хотел наказать город, в котором проходили протесты против передачи Исаакиевского собора РПЦ и закрытия Европейского университета
[831]. Гибель известных критиков Путина, начиная с Александра Литвиненко – одного из авторов теории о том, что ФСБ стоит за взрывами 1999 г., – также подпитывает веру в то, что Путин – безжалостный убийца, стоящий за всеми громкими преступлениями. По закону теорий заговора ни случайностей, ни «инициативы снизу» быть не может. Любое высказывание против российского лидера или правящей элиты – уже веская причина для того, чтобы за внезапной смертью знаменитости увидеть тень Путина.
