Но больше всего на свете она обожала море, и как могла приучила к этому свою компанию. За всю жизнь ничто так не врезалось в сознание, как их поездки в Крым. Три года подряд в одном и том же месте, и каждый раз — месяц свободы и счастья. Когда не нужно искать место для любви — весь пляж в твоём распоряжении, когда не нужно думать, успеешь ли прибежать домой до одиннадцати, чтобы не получить от матери ремнем по жопе, или остаться ночевать под дверью запертого общежития — палатка с надувным матрасом ждёт тебя в любое время дня и ночи, когда не нужно заботиться о том, во что сегодня одеться — одежда в принципе не нужна, не нужно краситься и причёсываться… В общем, ничего не нужно, когда есть свобода! С каким удовольствием вспоминались вечера, когда они в парке отдыха посёлка Солнечногорское, залазили на кинопроекционную будку и с наслаждением смотрели фильм, который до этого видели, наверное, раз сто. Как весело было убегать от ментов, прятаться от безумных «местных», жаждущих их комсомольских тел, вслушиваться в звуки музыки, доносящиеся издалека и так определять, где сегодня дискотека, и бежать туда, чтобы повертеть своими сочными задами перед толстыми завистливыми тётками и потными алчущими мужиками… А потом любовь… Ежедневная любовь… Изнуряющая любовь… А рапаны… Вы знаете, что такое варенные рапаны? Боже, никакие мидии и устрицы под соусом бешамель, приготовленные в лучшем ресторане каким-нибудь Джимом Оливером, не сравняться с тем вкусом, который получается после того, как бросаешь в котелок, висящий над костром, десяток рапанов, солишь кипящую воду, и через полчаса выковыриваешь вилкой содержимое, и обжигая губы, наслаждаешься… А потом снова любовь… Но не та любовь, которой хотелось. Рите не хватало солёного вкуса Викиных губ и запаха её загорелого тела…
И вот пришло время, когда отступать было уже некуда. Рита дождалась пока Миша окончательно утратит контроль над собой, допив очередной стакан вина.
— Викуль, пойдём, поговорить нужно, — шепнула она на ухо подруге.
— А как же…
— Она не даст участковому заскучать, — Рита поймала Людкин взгляд. — Правда? — Та в ответ кивнула.
В спальне ничего не осталось, кроме старенькой материной кровати, на которой Вика попробовала когда-то сорвать свой первый запретный плод. Сейчас смешно это было вспоминать. Прошло совсем немного лет с тех пор, но как сильно всё изменилось.
Рита уселась поудобнее, подперев под спину подушку, долго смотрела на Вику и, наконец, решилась начать.
— А ведь ты, подруга, не вернёшься.
— С чего ты взяла, — недоуменно спросила та, — у меня виза всего на пятнадцать дней.
— И это помешает тебе остаться? Ты знаешь язык. Там твой отец. Ты жила там. И, в конце то концов, там лучше чем у нас.
— Нет. Это невозможно. Я без вас не смогу. Без тебя не смогу. Ты для меня всё…
— Ты тоже для меня всё, — ласково произнесла Рита, и взяла Вику за руку.
— А как же принципы?
— Да насрать на принципы, — она придвинулась ближе, — я никогда бы этого тебе не сказала, но поскольку это наша последняя встреча, я скажу…
— С чего это последняя?
— Викуль, не перебивай. Я и так еле слова подбираю. Чувствую я. Понимаешь, чувствую. Бабская интуиция. Поэтому я хочу тебе признаться, что нет человека на земле, которого бы я любила больше чем люблю тебя.
Вика попыталась встрять с возражением.
— Не перебивай, я сказала… И люблю я тебя не просто, как подруга любит подругу. Это другая любовь. Не могу объяснить и разобраться не могу, но с первого дня, как мы встретились, у меня что-то внутри перевернулось. Сдурела я. С ума сошла, что ли. Я тогда понять ничего не могла, все сравнивала, что и как, а когда, помнишь, мы с тобой уснули вместе, и я ощутила тебя рядом с собой, ощутила каждой клеточкой своего тела, я поняла, что это и есть настоящая любовь. Всё, после этого члены перестали существовать для меня. Они стали мне не нужны. Мне нужна была только ты. Эту игру с непониманием можно было бы ещё долго продолжать, и делать вид, что я злоебучая стерва, но я устала, к тому же, ты уезжаешь. Навсегда уезжаешь. И мы с тобой больше никогда не увидимся.
Вика сидела с отвисшей челюстью, переваривая услышанное. Рита ей, конечно же, нравилась, она за неё порвала бы любого, но сказать, что это любовь она не могла или просто не понимала, что бывает и такая любовь.
— Я после той ночи тоже долго думала, по пьяни это было или всерьёз. Толком ничего не помню. Что-то было между нами?
— Это не важно. Было или не было. Важно, что есть здесь, — она приложила руку к сердцу, — его не обманешь.
Рита подвинулась совсем близко и нежно провела пальцами по щекам Вики, поправила волосы, и как-то совсем незаметно коснулась своими губами её губ. Они были пересохшие и слегка потрескавшиеся, от волнения, что ли, но не стали неприступными, не сжались, превратившись в камень, а наоборот, расслабленно погрузились в пучину страстного поцелуя… И время остановилось…
Одежда исчезла куда-то сама собой, и два восхитительных тела слились в единое целое. Руки скользили по нежной коже, повторяя каждую складочку и каждый изгиб, а соски, соприкасаясь друг с другом, становились всё твёрже и чувствительней от нарастающего возбуждения. Этот поцелуй не шёл ни в какое сравнение с мужским, который служил скорее для проформы, цель всегда была другой. Как же они заблуждаются, эти небритые самовлюблённые создания, зацикленные лишь на своём члене, ведь настоящий поцелуй способен на большее, чем просто обмен слюной.
В этом любовном акте роль солистки взяла на себя Рита, она не один раз прокручивала в своём сознании сцены, в которых её партнёршей была Вика. И вот теперь она нежно гладила эти белокурые волосы, целовала слегка припухшие губы, ласкала восхитительную грудь и прикасалась языком к нежным розовым лепесткам, выискивая в их складках бугорок возбуждённого клитора. Ей даже казалось, что она знает этот сладковатый вкус страсти, который проистекал из раскрывающегося входа в тоннель наслаждения.
Глядя со стороны, всё то, что происходило между Ритой и Викой, можно было назвать развратом, извращённой содомией, самый несдержанный назвал бы это блядством, но для них это была любовь, вернее её визуальное, тактильное проявление, без которого любые чувства превращаются в набор заштампованных сексуальных телодвижений. А для сторонних наблюдателей так бы и осталось загадкой, откуда эти девочки, вскормленные молоком коммунистической пропаганды, в которой место сексу нашлось только на заре её существования, могли знать о такой любви и о таких способах получения удовольствия.
Именно в этот момент дверь спальни приоткрылась и в проёме показалось сначала лицо Людки, а следом в щель протиснулась Мишкина голова. Он навёл резкость, пытаясь сфокусировать помутнённый алкоголем взгляд, и когда понял, что происходит на кровати, оттолкнул в сторону свою новую подругу и ввалился в комнату.
— А вот и я! — громко крикнул он, выставив вперёд всё ещё торчащее хозяйство.
Девчонки испуганно отшатнулись друг от друга, инстинктивно прикрывшись простынёй.
