— Что с тобой сегодня? — спросил он, когда Стирлинг и K° уже не могли нас слышать.
— Я тебе уже сказала.
— Нет, — ответил он, — дело не в убийствах. Я же видел, как ты сама убивала людей и потом куда меньше расстраивалась. В чем дело?
Я остановилась и минуту простояла на месте. Он видел, как я сама убивала людей и потом куда меньше расстраивалась. Это правда? Я подумала еще мгновение. Да, это правда. И очень печальная правда.
Я знала, в чем дело. Слишком много я видела убитых за последние полгода. Слишком много крови. Слишком много убийств. Некоторые из них совершала я. Не все они были санкционированы штатом. И еще я хотела броситься на поиски Джеффа Квинлена, но ничего не могла сделать, пока Жан-Клод не будет здесь. В самом деле не могла. Но чувство было такое, будто моя работа мешает моему сотрудничеству с полицией. Это дурной признак? Или хороший?
Я набрала в легкие холодный горный воздух. Потом стала его очень медленно выдыхать, ни о чем, кроме дыхания, не думая. Вдох — выдох, вдох — выдох. И только обретя спокойствие, я вновь посмотрела на Ларри.
— Я действительно сегодня слегка раздражена, Ларри. Ничего, все будет нормально.
— Если бы я переспросил «Слегка?» с удивлением в голосе, ты бы взбесилась?
Я улыбнулась:
— И еще как.
— Ты стала куда мрачнее обычного после разговора с Жан-Клодом. Что стряслось?
Я глядела в улыбающееся лицо Ларри, и мне не хотелось ему рассказывать. Он был не намного старше Джеффа Квинлена — на четыре года. Сам еще мог сойти за старшеклассника.
— Ладно, — кивнула я и рассказала ему.
— Вампир-педофил — разве это не против правил?
— Каких правил?
— Что можно быть монстром только одного вида одновременно.
— Для меня это тоже было неожиданно.
Лицо Ларри вдруг исказилось.
— Господи ты Боже мой, и сейчас Джефф с этим монстром! — Ларри с ужасом посмотрел на меня, и было видно, что до него дошло. — Анита, мы должны что-то сделать. Надо его спасти!
Он повернулся, чтобы спускаться с холма.
Я поймала его за рукав.
— Ничего мы не можем сделать, пока Жан-Клод не будет здесь.
— Но не можем же мы не делать совсем ничего!
— Мы делаем. Мы делаем свою работу.
— Но как можно…
— Потому что ничего другого сейчас мы делать не можем.
Ларри пристально посмотрел на меня, потом кивнул:
— Ладно. Если ты можешь сохранять спокойствие, я тоже смогу.
— Вот и молодец.
— Спасибо за комплимент. Теперь покажи мне тот фокус, о котором говорила. Я не слышал, чтобы кто-то умел читать мысли мертвецов, не подняв их сперва из могил.
Честно говоря, я не знала, сможет ли Ларри это сделать. Но если сказать ему, что может не получиться, это уверенности не прибавит. Магическая сила — если это слово годится — часто нарастает и спадает в зависимости от того, насколько ты в себя веришь. Я видела людей очень сильных, полностью искалеченных сомнениями в себе.
— Я пойду по кладбищу… — Я не знала, как передать это словами. Как объяснить то, что до конца не понимаешь сама?
Я всегда имела некоторое сродство к мертвым. Еще ребенком я могла сказать, отлетела душа из тела или нет. Помню, на похоронах моей двоюродной бабушки Кэтрин — я получила свое второе имя в ее честь, и она была любимой тетушкой моего отца — я почувствовала, что ее душа парит над гробом. Я посмотрела вверх, ожидая ее увидеть, но глаза не видели ничего. Я никогда не видела ни одной души. Я их чувствую, но никогда не видела.
Теперь я знаю, что душа тети Кэтрин не отлетала довольно долго. Обычно души отлетают в первые три дня — некоторые сразу, некоторые потом. Душа моей матери уже отлетела к моменту похорон. Я ее не чувствовала. Ничего не было в закрытом гробу с покрывалом с красными розами — будто гроб остыл.
Это дома я чувствовала, будто моя мать где-то близко. Не ее душа, но какая-то ее часть, которая исчезла не сразу. Я слышала ее шаги в коридоре, будто она шла поцеловать меня на ночь. Еще месяцами она ходила по дому, и мне это было приятно. Когда она наконец ушла, я уже была готова ее отпустить. Отцу я никогда об этом не говорила. Мне было всего восемь, но я уже знала, что он ее не слышит. Мы с отцом очень мало говорили о смерти матери — он от этого плакал.
Призраков я начала ощущать гораздо раньше, чем научилась поднимать мертвых. То, что я собиралась сейчас сделать, — усилить это ощущение или, быть может, воспользоваться сочетанием этих умений. Не знаю. Но объяснять это было бы так же трудно, как описать душу тети Кэтрин, парящую над гробом. Ты либо ощущаешь это, либо нет. Слова здесь бессильны.
— Ты призраков видишь?
— Прямо сейчас?
Я улыбнулась и покачала головой:
— Нет, вообще.
— Ну, я знал, что в доме Калвинов нет призраков, сколько бы о них ни рассказывали. Но возле нашего города была пещера, и там что-то было. Что-то неприятное.
— Это был призрак?
Он пожал плечами.
— Я никогда не пытался выяснить. Но больше никто, кажется, этого не ощущал.
— Ты знаешь, когда душа покидает тело? — спросила я. — В смысле, ты это умеешь чувствовать?
— Конечно. — Он сказал так, будто каждый это умеет.
Я не могла не улыбнуться.
— Это хорошо. Я именно это и собираюсь сделать. Не знаю, что ты увидишь и увидишь ли вообще что-нибудь. Раймонд будет разочарован, потому что он не увидит ничего — разве что у него куда больше талантов, чем кажется с виду.
— Что ты собираешься делать, Анита? Нам в колледже ничего не говорили насчет «ходить по кладбищу».
— Это не магическое заклинание — несколько слов и жестов, и готово. Ничего похожего. — Я пожала плечами, пытаясь передать словами то, для чего слов не придумали. — Это скорее экстрасенсорика, чем магия. Ничего физического. Не движение мышц или даже мыслей. Это… в общем, я просто это делаю. Давай я начну, а потом, если смогу, включу тебя или попытаюсь тебе объяснить по ходу дела. О’кей?
Он пожал плечами:
— Давай попробуем. Я все равно не понимаю, что ты будешь делать, но это нормально. Обычно я не знаю, что происходит.
— Но ты всегда потом соображаешь, — сказала я.
Он ухмыльнулся:
— Молодец я, правда?
— Это точно.
Я стояла почти в середине взрытой площадки. Еще не так давно я боялась того, что собираюсь делать. Не самого действия — на самом деле меня пугало, что я на это способна. Такое умение не свойственно человеку. Но мне недавно пришлось много передумать на тему о том, что делает тебя человеком, а что — монстром. Когда-то я уверенно определяла и себя, и всякого другого. Теперь я уже не могла сказать точно. Кроме того, я практиковалась.
