Прежде всего ей придется рассказать Энтони о случившемся, и она представила себе, как он будет шокирован тем, что графу известно о его проступке.
Угораздило же его привезти в страну вражеского шпиона!
Внезапно она испугалась, что Энтони уже уехал в Лондон и она его не увидит.
Однако не исключено, что, обнаружив отсутствие так называемого Эдварда Толмарша, он, возможно, решит дождаться ее пробуждения, чтобы спросить, куда тот мог деться.
Удивительно, что он до сих пор не разбудил ее, и вообще очень странно, что, несмотря на столь поздний час, никто не потревожил ее.
«И как же теперь быть с Летти?» — с болью подумала Мариста.
Теперь она понимала чувства сестры гораздо лучше, чем прежде, и знала, Летти будет страдать, потому что и сама страдала бы на ее месте.
Граф поцеловал ее, и это было счастье.
Он забрал ее сердце и сделал своим — и теперь она никогда уже не станет прежней.
И тем не менее нужно смотреть на вещи разумно.
Для нее первый поцелуй — событие, но в глазах графа она просто еще одна женщина, которой он подарил чудо любви.
Для него это значит немного, а со временем не будет значить вообще ничего.
Он поцеловал ее из чувства благодарности и еще потому, что был опьянен своей победой над шпионом.
Он не только спас себя, но и нанес удар тирану Европы, Наполеону Бонапарту, который угрожает безопасности Англии вот уже пятнадцать лет.
— Он был просто мне благодарен, — прошептала Мариста. — Другие чувства его не коснулись. Он вернется в Лондон и забудет меня.
Казалось, стилет Толмарша вонзился ей в сердце, и, не в силах больше думать об этом, она встала с постели и раздвинула шторы.
Море сверкало в золотых лучах, но Мариста смотрела на замок.
Словно граф мог услышать ее, она прошептала:
— Я люблю вас… И пусть моя любовь безнадежна, я буду любить вас всю жизнь.
Теперь она понимала, почему ее мать не захотела жить в мире, в котором не было любимого человека.
Любовь!
Одеваясь и укладывая волосы в шиньон, Мариста повторяла про себя это слово.
Она увидела в зеркале не свое отражение, а лица тех дам, что на обеде сидели рядом с графом.
Они так красивы, так изящны, так опытны.
И хотя он вроде бы скучал в их обществе, они все-таки принадлежат его миру, и в этот мир он должен вернуться.
Было невыносимо думать, что скоро замок вновь опустеет и пройдет еще года два или больше, прежде чем граф приедет опять.
«Я должна заботиться о нашей семье, — укорила себя Мариста, — а не плакать под луной».
Спустившись в холл, она посмотрела на старые часы.
Дубовый корпус у них уже так обветшал, что их даже не стоило пытаться продать.
Мариста не поверила своим глазам: стрелки показывали полдень — она никогда не вставала так поздно.
Она бросилась на кухню.
— Почему меня не разбудили? — спросила она у Ханны.
— Мастеру Энтони было велено вас не будить, — ответила Ханна.
Мариста недоверчиво посмотрела на нее.
— Что значит — «было велено»?
— Из замка прислали записку.
Мариста замерла.
— Для Энтони? Что там было написано?
— Он мне ее не читал, — с некоторой обидой произнесла Ханна. — Только сказал, чтобы вас не будили и что он должен немедленно ехать в замок.
Мариста сжала ладони.
Значит, граф намеревался сообщить Энтони о случившемся, и она теперь могла только гадать, чем этот разговор обернется для брата.
Внезапно обессилев, Мариста опустилась на табуретку.
— Это еще не все, — безжалостно добавила Ханна. — Юный лорд два часа назад привез мисс Летти, и то, что происходит между эти двумя голубками, честно скажу, мне не нравится.
— Мне тоже, — едва сумела выговорить Мариста. — О Ханна, если он.., разобьет ей сердце… Что же мы будем делать?
— А что тут поделаешь? — пожала плечами Ханна. — От мужчин одни неприятности, таково мое мнение. Без них наш мир был бы куда лучше!
Понимая, что любые слова только подольют масла в огонь благородного гнева старушки, Мариста промолчала и пошла в гостиную.
Здесь у нее мелькнула мысль, не пойти ли в (сад срезать несколько розовых бутонов.
Впрочем, ей вдруг стало жаль тратить на это время.
Она подошла к окну и устремила невидящий взгляд на сад возле замка.
Образ его владельца так живо стоял перед мысленным взором, что когда она услышала звук открывающейся двери и повернула голову, то ничуть не удивилась, увидев его во плоти.
Он показался ей огромным, он заполнил собою не только комнату, но и сердце Маристы, и весь мир.
Она не могла двигаться, она могла только молча стоять в солнечном свете, льющемся из окна, и смотреть на него, и граф на мгновение тоже застыл, словно окаменев.
Потом он закрыл за собой дверь и спросил:
— Удалось ли вам выспаться?
Смущенная его взглядом, самим его присутствием и любовью, которая заставляла ее сердце отчаянно биться в груди, она с трудом могла понять, о чем он спрашивает.
Боясь, что он сочтет ее совсем глупой, она сказала:
— Да.., конечно.
Граф пересек комнату Я встал спиной к камину.
— Я хочу поговорить с вами, Мариста, — молвил он. — Сядьте.
Она послушно села в кресло, и граф сел напротив.
Он так пристально смотрел ей в глаза, что она смущенно отвела взгляд.
— Вы.., не сердитесь на Энтони?
— Я послал за ним совсем по другой причине, — ответил граф, — и как раз об этом мне надо с вами поговорить.
Мариста широко распахнула глаза — в серой их глубине читалась тревога.
— У нас с вашим братом был долгий разговор. Я предложил ему поступить в конногвардейский полк, в котором служил его отец, и провести по крайней мере три-четыре года в армии.
Мариста едва не задохнулась от неожиданности.
— Вы говорите это серьезно? Но.., как Энтони… может позволить себе это?
— Поскольку вы просветили меня относительно гордости Рокбурнов, — промолвил граф, и ей показалось, что глаза его сверкают, — я сказал вашему брату, что не считаю возможным для себя воспользоваться тем обстоятельством, что ваш отец не знал о ценности картин, которые не являются портретами ваших предков.
У Маристы вырвался крик восхищения.
— Отчего вы так добры к нам?
