Он поцеловал ее и уехал, ослепительно красивый и бесшабашный, в блестящем цилиндре, сдвинутом набок.
Седина еще не коснулась его черных как смоль волос.
Мариста махала ему вслед, а когда экипаж, запряженный четверкой лошадей, исчез за поворотом, обернулась к матери и увидела, что она тихонько плачет.
— Что с вами, маменька? — поразилась Мариста.
— Твой отец храбр и уверен в себе, — ответила леди Рокбурн, — но я трусиха, Мариста, и я боюсь, что его ждет неудача.
Позднее девушка поняла: в эту минуту маменьку посетило предчувствие.
Через четыре дня отец вернулся, совсем не похожий на того улыбающегося, бесшабашного мужчину, каким он был до отъезда.
Казалось, он постарел на десятки лет, во взгляде зияла пустота, от которой делалось страшно.
Ни у кого не было сомнений, что он потерпел поражение.
Леди Рокбурн подбежала к нему и обняла.
— Что случилось? — воскликнула она.
— Я все тебе расскажу.
Голос отца показался Маристе чужим.
Было почти невозможно поверить, что одна-единственная игральная карта способна причинить такое горе.
По теории вероятности сэр Ричард должен был выиграть последнюю партию, и против пятидесяти тысяч фунтов графа Стэнбрука он поставил все, включая свой замок и земли.
Но, как выразился ловец удачи, граф был непобедим.
Он открыл туза пик и покончил с сэром Ричардом.
Его жена и дети выслушали эту новость в полном молчании, слишком потрясенные, чтобы задавать какие-то вопросы.
На следующий день семья сэра Ричарда переехала из замка в самый маленький дом поместья, Довкот-Хаус, который пустовал уже несколько лет.
Это был превосходный образчик елизаветинской архитектуры — с венецианскими окнами, небольшими комнатами со сводчатыми потолками и садом, благоухающим розами, жимолостью, лавандой и жасмином.
Но, несмотря на всю эту красоту, он, конечно же, не мог заменить любимый замок, с которым они так сроднились, что он стал их неотъемлемой частью.
Они скучали по круглой башне, откуда открывался замечательный вид на море, по огромному Баронскому банкетному залу, пристроенному несколько позже, и по прекрасным комнатам для свиты, которые отец сэра Рокбурна перестроил и заново декорировал в весьма экстравагантном стиле.
Им не хватало фамильных портретов, покрывающих стены; первые Рокбурны в большинстве своем были воинами и отличались красотой, унаследованной их потомками.
Один из Рокбурнов, написанный Ван Дейком, представлял точную копию Энтони, а сияющие глаза и прямой аристократический нос Маристы легко угадывались на портретах бабушки и дедушки и даже прабабушки и прадедушки.
И только сэр Джошуа Рейнолдс, писавший портрет леди Рокбурн, мог бы запечатлеть на полотне красоту Летти, напоминавшую всякому, кто ,ее видел, цветущую магнолию в садах замка.
В первую минуту леди Рокбурн не могла поверить, что им придется вскоре распрощаться со всем этим.
— Может, продать картины? — нерешительно спросила она.
— Я проиграл замок со всей обстановкой и землями. — Голос сэра Ричарда напоминал крик боли.
Из всего, чем он когда-то владел, он мог взять в Довкот-Хаус только личные вещи, но ничего, что досталось ему по наследству.
Только после смерти сэра Рокбурна, поразившей его близких до такой степени, что они возненавидели графа Стэнбрука и мечтали причинить ему такое же зло, какое он причинил им, Энтони украдкой пробрался в замок и принес несколько вещей — из тех, которые отец был вынужден оставить новому владельцу.
Мариста до сих пор с содроганием вспоминала о том дне, когда они осознали, что отец ушел от них безвозвратно.
В тот день было очень жарко.
Сэр Ричард спустился к завтраку в маленькую столовую, которая после большой Утренней гостиной замка казалась тесной клетушкой.
Он был мрачен и молчалив, но, поскольку в таком настроении он пребывал с тех пор, как они покинули замок, никто не подумал о чем-то чрезвычайном.
Только его жена обратила внимание, что он не притронулся к еде и оттолкнул чашку с кофе.
Он встал из-за стола со словами:
— Жарко сегодня! Пойду искупаюсь.
Сэр Рокбурн часто купался летом, и потому снова никто не удивился его желанию, — Надеюсь, вы не хотите, чтобы я пошел с вами, папенька, — сказал Энтони. — Я собирался поехать к генералу Гренджу, узнать, не изменил ли он свое решение насчет фаэтона. Цена, которую он предлагает за него, явно занижена.
— Правильно, — кивнул сэр Ричард. — Постарайся выручить как можно больше, а деньги отдай матери.
— Я буду торговаться изо всех сил, — решительно произнес Энтони.
Но отец, казалось, не слушал его.
Он обогнул стол и, наклонившись, поцеловал жену.
— Береги себя, любимая, — молвил он. — И не переутомляйся.
Она повернулась к нему.
— А ты не сиди слишком долго в воде. Мне совсем не хочется, чтобы ты простудился.
Он снова поцеловал ее и молча вышел из комнаты.
Когда дверь за ним закрылась, леди Рокбурн сказала тихо, глядя в одну точку:
— Бедный Дик! Он так несчастен, так страдает от того, что случилось, и я не знаю, как успокоить его.
— Что вы можете сделать, маменька? — пыталась утешить ее Мариста. — Разве только убедить его в том, что, где бы мы ни жили, пока мы вместе, мы будем счастливы.
— А вот я не вполне счастлива, — возразила Летти, которой в то время было всего Лишь пятнадцать. — Я ненавижу эту тесную каморку, в которой должна спать.
Я хочу, чтобы у меня была моя просторная красивая спальня в замке. А когда я вырасту, как же вы устроите бал в мою честь, если у нас нет бального зала, маменька?
Леди Рокбурн вздохнула, и Мариста увидела в ее глазах боль.
— Милая мамочка, — обняла ее дочь, — я уверена, все переменится. Быть может, папеньке улыбнется удача, и мы снова вернемся в наш замок.
Мать поцеловала ее в щеку.
— Я тоже на это надеюсь…
Ее голос пресекся, и она поспешно вышла из комнаты, чтобы дочери не увидели ее слез.
Гнетущее предчувствие сжимало сердце.
Минуло несколько часов, а сэр Ричард не возвращался.
Мариста пошла на пляж искать его.
Она спустилась по извилистой тропинке, но отца нигде не было видно.
Она посмотрела направо, туда, где в подножии утеса, на котором стоял замок, находились пещеры.
Мариста знала, время от времени они используются контрабандистами.
