Родня встретила вдову холодно, что уж говорить о чужой девчонке! Падчерица трудилась целыми днями. Все наперебой давали Милтине поручения, не сообразуясь ни с ее юностью, ни со здоровьем. Называли девочку лишним ртом, нахлебницей, приживалкой, не признавая, что она отрабатывает свой кусок хлеба с лихвой. Досыта не кормили, обновы она даже в мечтах не смела просить. Купленная еще отцом одежда вскоре износилась, тогда в ход пошли добытые из сундуков штаны и рубахи братьев мачехи — работать в мужской одежде было удобнее. По воскресеньям Милтине позволяли надевать старые юбки и кофточки хозяйки из тех же сундуков — в праздничные дни девушка пела в церковном хоре соседнего села. В храме она забывала о горестях, отдыхала душой и телом, измученным непосильной работой.
Мягкий низкий голос Милтины необычно красивого тембра добавлял красок общему звучанию хора. Прихожане полюбили новую певчую. Воскресные службы напоминали дочери лесничего о далеких днях счастливого детства, об отце, обучавшем ее игре на лютне и пению. Положенная клиру воскресная трапеза поддерживала сироту, не давала умереть от истощения. Здесь-то на четвертый год жизни в деревне приметили Милтину женихи. Потянулись в дом мачехи сваты. Первым отказали наотрез: девица годами мала, здоровьем слаба, разумом незрела, приданого за ней нет. Но идут и вторые, и третьи! Опять родня приживалку отдавать не хочет, говорит, не раньше, чем через год — пусть окрепнет под материнским крылом.
Недоразумение обсуждали, не стесняясь Милтининых ушей. Изумлялись, что бесприданница нарасхват. О любви и речи быть не может, кому эти кости нужны! Ясно, что хотят работницу в дом заполучить. Безответная, трудолюбивая — клад, а не жена! Однако и теперешние родственники не спешат расстаться с лишним ртом, только если им подарки богатые предложат.
Судили-рядили и сошлись вот на чем: мельник-то вдовый, как траур по жене выдержит, будет достойным женихом этому сокровищу!
Раньше Милтина еще надеялась найти счастье в замужестве. Были в деревне парни добрые, приветливые, они восторженно поглядывали на сироту, сердце девушки млело от их взоров. За любым из этих молодцов можно прожить без горя. Но мельник! Громадного роста, силен как буйвол, грубый, громогласный. Жену поколачивал, побоями и свел в могилу раньше срока. Ждала Милтину беспросветная жизнь. Затосковала она по свободе родного леса, потянуло ее в дом, где росла — проситься в служанки к лесничему, лишь бы рядом с деревьями и зверушками оказаться, подальше от жадных жестоких людей. Одно спасение — побег.
Устроила дочь лесничего тайник в яме под корнями сосны на высоком берегу Эдулы. Как-то ночью перенесла туда отцовскую лютню, тайно добытые из сундука сапоги, сухари, флягу с водой, штаны и рубашку. В ближайшее воскресенье отправилась будто бы в храм, но свернула в проулок, вышла за околицу и побежала к реке. До вечера ее не хватятся, за это время она уйдет далеко.
У тайника Милтина переоделась, закинула на спину котомку с припасами и лютней и пошла берегом реки к лесу Эдуанов. Она спешила уйти как можно дальше, лишь раз остановилась поесть сухарей и напиться из родника. Ближе к вечеру путница увидела башни замка. Замерла, залюбовалась ими и вдруг почувствовала порыв ветра. Резкая боль от впившихся в тело когтей гигантского орлана лишила девушку сознания.
Очнувшись, пострадавшая увидела незнакомых мужчин. Это были люди герцога Эдуана. Девушка хотела подняться, но движения причиняли боль.
— Я Милтина, дочь лесничего. Иду домой, — тихо проговорила она, настороженно глядя на незнакомцев. Девушка опасалась, что мужчинам не понравится неуважение, которое она невольно выказала.
— Ишь ты! Оделась-то, чисто парень! — удивился один из ратников.
— Куда ж тебе идти, болезная? Разбилась, изранена. Надо бы к лекарю, — рассуждал второй.
— Как еще жива осталась, — качал головой Шугэ, — отнесем в замок, попрошу у господина разрешения подлечить ее.
Милтина успокоилась: нет, ее не осуждают, напротив, хотят помочь. Раненую бережно переложили на плащ. Четверо ратников, взялись за его концы и понесли девушку в крепость.
Шугэ не отважился сообщить Эдуану, что орлан нес девушку, а не мальчишку. Среди прислуги бытовало мнение о господине, как о редкостном женоненавистнике. Достаточно было того, что герцог позволил оставить пострадавшего в замке и оплатил услуги лекаря.
К сироте за ее недолгую жизнь не проявляли столько внимания и заботы. Жена Шугэ относилась к ней, словно к родной сестренке. Золле скучала, за крепостными стенами не с кем было посудачить. Она рассказывала Милтине о себе, о господине, обитателях и работниках замка, интересовалась судьбой новой подружки. Печальная история дочери лесничего растрогала добрую женщину до слез. Сочувствуя ей, она уговаривала мужа похлопотать: пусть девушке позволят поселиться в замке! Шугэ обещал, но разговор с герцогом откладывал до выздоровления Милтины, вдруг Эдуан рассердится и велит выгнать девчонку, а она еще так слаба.
Золле кормила подопечную щедро и разнообразно, девушка похорошела, исчезла ее подростковая угловатость и болезненная бледность. При хорошем уходе раны вскоре зажили. Милтина вызвалась помогать по хозяйству. Дел было не так много, как в деревне, но беременная Золле быстро утомлялась и от помощи не отказалась. Часто они вдвоем сидели за шитьем и разговаривали. Однажды от этой работы их отвлекли — чучельник привез подстреленного герцогом орлана. Любопытные собрались на площади и разглядывали мертвую птицу. Слышались разговоры:
— О! У нашего господина собственный орлан в доме, вот счастья-то привалит!
— Так герцогу и сейчас неплохо живется!
— Да чего говорить! Всем нам теперь счастья будет вдоволь!
Протолкавшись сквозь толпу, Милтина с ужасом смотрела на когти, когда-то впившиеся в ее тело, на готовый разодрать в клочья клюв, на стеклянные глаза, в которых таилась угроза.
В толпе зашикали. Люди расступились, давая дорогу герцогу. Оттащили и замешкавшуюся Милтину.
Девушка впервые увидела Громма Эдуана. Красота его казалась неземной. «Такими должны быть ангелы», — кричало все ее существо. Величественно пройдя мимо зевак, хозяин замка остановился около чучела и задумчиво разглядывал его. В надежде на богатое вознаграждение чучельник расписывал трудности работы с огромной птицей. Герцог кивнул, велел перенести орлана в зал охотничьих трофеев и оглядел столпившихся зевак. На мгновение взгляд его выхватил лицо Милтины. Так смотрят на котенка или воробышка — на милое беззащитное существо. Девушка затрепетала, чувство благоговения захлестнуло ее. Громм ушел. Работники, гикая, подбадривая друг друга, потащили чучело в башню, толпа редела. Золле теребила подружку:
— Что застыла? Идем! — звонко хохоча, женщина обняла Милтину и повела ее прочь. — Да ты влюбилась!
Нет, она не влюбилась. «Влюбилась» — так мелко! Восторг от случайно брошенного на нее взгляда, восхищение грацией и красотой мужчины — далекого и недоступного, как молодой месяц, близкого и родного, как лес, где выросла Милтина.
