Книга Роксолана. Великолепный век султана Сулеймана, страница 62. Автор книги Павел Загребельный

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Роксолана. Великолепный век султана Сулеймана»

Cтраница 62

Брошенное случайно два года назад на бедестане купцом Луиджи Грити слово Роксолана почти забылось, исчезло вместе с маленькой золотоволосой девочкой. Но вот она явилась миру новой султаншей, явилась внезапно во власти, едва ли когда-либо слыханной, и мир возжаждал узнать, кто она и откуда.

Новый венецианский баило в Стамбуле Пьетро Дзено (он сменил беднягу Андреа Приули, умершего от чумы сразу же по прибытии в султанскую столицу) принадлежал к людям, которых трудно чем-либо удивить. Еще от своего отца наслышался о чудесах Персии, сам много лет был провидуром Венеции то в Дамаске, то в Александрии, то в городах Пелопоннеса, то в Которе, этом чуде Адриатики, которое своею необычностью могло состязаться и с Дубровником, и с самой Венецией. За свою долгую жизнь Пьетро Дзено, казалось, насмотрелся всего, но даже ему не приходилось слыхивать, чтобы жена восточного властителя стояла у его трона во время торжеств или (что уж переходило все границы вероятного) забавлялась целую ночь на карнавале, среди неверных.

– Кто эта султанша? Откуда она? Почему имеет такую власть над султаном? – засыпал посол вопросами Луиджи Грити.

Грити довольно прищурил глаз.

– Можете доложить Совету десяти, дорогой Дзено, что это именно я купил ее для султана.

– Вы? Невероятно! Как это могло быть?

– Точнее говоря, я покупал ее не для Сулеймана. И не ее, не эту девушку, а просто красивую роксоланку. Дал задаток одному старому мошеннику и велел привезти от роксолан что-нибудь необычное. Среднее между Богом и дьяволом. Потом уступил девчонку своему другу Ибрагиму. После султана это второй человек в империи.

– Если не считать султанши.

– Это еще увидим. Я продал эту девушку Ибрагиму, а он, не справившись с нею, не придумал ничего лучше, как подарить ее в гарем султана.

– И тот знает об этом?

– Кажется, нет.

– А если узнает?

– Поздно! Кроме того, зачем ему узнавать?

– Вы рассказываете невероятные вещи.

– Разве может быть что-то невероятное в этой невероятной стране? Пишите побыстрее дожу, что вы первый узнали о происхождении загадочной султанши, которая может в будущем иметь довольно загадочное влияние на Сулеймана, и что настоящее имя ее Роксолана.

– Роксолана? Почему Роксолана? Она же хасеки!

– В гареме ее зовут еще Хюррем, то есть веселящаяся. Иногда – Рушен, или сияющая. А хасеки – это титул. Даже янычарским агам дают такое звание. Чтобы показать, что человек стоит ближе всех к султану, принадлежит султану, как его собственная душа. Для Европы пусть будет Роксолана. Одно ваше донесение в Венецию – и мир узнает о еще одной могущественной женщине.

– А как же с вашим правом крестного отца?

– Уступаю его в пользу Пресветлой Республики, – засмеялся Грити. – Я великодушен, как все купцы, во всем, что не касается их прибыли.

– Невозможно предвидеть все прибыли, какие можно получить благодаря этой женщине, – пробормотал Дзено.

– Добавьте: и весь возможный вред! – воскликнул Грити. – Мы с вами присутствуем при рождении величия, запомните мои слова! Возьмите даже легенды – что они вам дают? Женщина рождается из ребра мужского, одна богиня – из головы Зевса, другая – из пены морской. А какая рождалась из рабства, преодолевая рабство и достигая наивысших высот власти? Советовал бы вам позаботиться о проявлении внимания к этой женщине. Правда, никто еще не знает, что она любит, каким подаркам оказывает предпочтение, кроме того, трудно состязаться в щедрости с Сулейманом. Вы слышали о платье в сто тысяч дукатов?

– Не только слышал, но видел собственными глазами это платье во время торжественного приема в Топкапы.

– Тогда мне уже нечего вам больше сказать.

Неизвестно как, но слухи о непостижимом влиянии хасеки Хюррем, или Роксоланы, на султана почти мгновенно распространились в столице. Русский посол Иван Морозов, который привез от Великого московского князя слова о мире и дружбе, был принят Пири Мехмед-пашой хоть и с положенной торжественностью, но без обещаний.

– Все зависит от милости и воли его величества падишаха, – сказал великий визирь.

Но кто-то намекнул, что полагалось бы поднести дары не только султану, но и султанше, и Морозов отобрал для хасеки драгоценнейших красно-черных соболей.

После Родоса ухудшились отношения между Портой и купеческой республикой Дубровником. Султан не мог простить дубровчанам, что их военные корабли не помогали ему в перевозке войска на остров. Кроме того, среди захваченных в плен защитников твердыни оказалось несколько человек, назвавшихся купцами из Дубровника. Этого уже было более чем достаточно, чтобы на дубровницкие товары немедленно была повышена пошлина, корабли Дубровника в турецких водах безжалостно преследовались, грабились товары, людей забирали в рабство. Из Дубровника прибыло в Стамбул посольство, но его никто не хотел принимать. И снова кто-то подсказал: поднести дары из дорогих тканей молодой султанше, может, это смягчит сурового султана.

Хюррем снова была в положении. Сын Мехмед был такой хилый, что все ждали: если умрет не из-за своей слабости, то уж чума приберет его непременно. Но холодные ветры постепенно отгоняли гнилой дух от Стамбула, чума отступала, крошка Мехмед, хоть и захлебывался криком от неведомых болей, упорно держался за жизнь, а маленькая Хюррем словно бы для того, чтобы окончательно укрепиться и одолеть всех своих завистников и недругов, готовилась подарить султану еще одного сына.

Снова султан не хотел видеть никого, кроме своей Хюррем, ночи проводил с нею, а дни отдавал заботам о справедливости, советовался с мудрецами об улучшении и утверждении законов, о войне больше не вспоминал, словно бы забыл, что его огромное войско, собранное лишь для новых и новых захватнических походов, немедленно распадется, как только остановится в своих грабежах. Когда на диване пузатый Ахмед-паша, который, расталкивая всех, рвался к званию великого визиря, кричал, что пора выступать в новый поход, султан спокойно говорил:

– Пусть уляжется пыль.

– Какая пыль? – таращился, не понимая, на членов дивана Ахмед-паша.

– От великих походов Повелителя века, – спокойно усмехался старый Пири Мехмед-паша.

– Разве новый караван должен ждать, пока засохнет верблюжий помет после каравана старого? – не унимался воинственный Ахмед-паша.

Султан хмуро одергивал нетерпеливого визиря:

– Трава, которая растет слишком быстро, никнет от собственной тяжести.

Если беспорядок воцарился даже в диване, то могла ли быть речь о порядке в державе? Восточные провинции, где зверолютый Ферхад-паша, уничтожая бунтовщиков, вырубил даже грудных младенцев, восставали беспрерывно, тянулись к кызылбашам. Из Египта пришлось вернуть в Стамбул Мустафа-пашу, за которого назойливо хлопотала Сулейманова сестра Хафиза, и теперь там снова возродилась мамелюкская угроза. Великий визирь Пири Мехмед все чаяния возлагал на закон, а нужна была еще и сила. Государственную печать должна держать рука, которая так же умело держит и меч. Но где она, та рука? Пири Мехмед, взяв себе тахаллус [110] Ремзи, то есть Загадочный, сочинял мистические стихи, находя в них убежище для своей усталой души. На диване рядом с молодым султаном и полными сил сорокалетними визирями он выглядел изнеможенным, равнодушным, старым. Сулейман всякий раз становился свидетелем ожесточенных столкновений между Ахмед-пашой и великим визирем. Два султанских зятя – Мустафа-паша и Ферхад-паша – выжидали, чем все это кончится, хотя каждый из них готов был, улучив момент, прыгнуть и вырвать державную печать из старческих рук Пири Мехмеда. Сорок лет – рубеж для мужчины. Если ничего не достиг, уже и не достигнешь, ибо добывается все в жизни саблей, а саблю рука держит, лишь пока крепка.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация