Она подняла руку, прерывая поток его пустословия.
– А когда царевич выучит Коран?
– Тогда мы будем толковать Книгу книг. Существует сто двадцать толкований Корана, и мы их все пройдем, разберем и усвоим.
– На это не хватит жизни.
– А зачем еще нужна жизнь правоверному?
– Аллах призвал его на свет, чтобы властвовать.
Шемси-эфенди грозно выпятил на султаншу остатки своей бородки:
– «Скажи: “Он – тот, кто вырастил вас и даровал вам слух, и зрение, и сердце. Мало вы благодарите!” Благословен тот, который создал жизнь и смерть, чтобы испытать вас, кто из вас лучший по деяниям… который создал семь небес рядами…»
Она снова прервала его пустое мудрословие, подняла предостерегающе руку, но, убедившись в тщетности своих усилий, не стала обращаться к его здравому смыслу, поняв, что Шемси-эфенди давно уже забыл, что такое здравый смысл, и вознамерилась посмеяться над этим чванливым глупцом.
– Скажите, о почтенный, как можно истолковать и можно ли вообще истолковать великое приключение пророка, когда он на Бюраке
[114] долетел до седьмого неба и пролетел дальше сквозь сто тысяч препон света и мрака и достиг места, где нет ни шести свойств, ни четырех элементов материи, где не существует ни земли, ни неба, нет ни верха, ни низа, ни начала, ни конца, ни следа языка, ни слуха, ни понятий, ни разума, ни даже малейшего понимания?
Шемси-эфенди глянул на султаншу с нескрываемой ненавистью, но сдержался и только пробормотал невнятно:
– Скажи: «Знание – у Аллаха, я – только увещатель, ясно излагающий».
Благодарение Богу, что ее уста закрывал яшмак и Шемси-эфенди не видел усмешки Хюррем. Но смеялись ее глаза в прорезях яшмака, смех бил теперь из каждого нового вопроса этой необычной султанши-гяурки.
– Ваши руки, о почтенный, как и ваш разум, не знают отдыха, перебирая зеленые зерна четок. Почему эта нитка разделена на три равных части, помеченных красными зернами?
Шемси-эфенди мгновенно оживился, получив возможность проявить свои знания.
– Во время битвы при Бедере, о моя султанша, у пророка, да будет всегда над ним благословение Аллаха, выбили зуб. Тогда пастух из Йемена Увейс Карани, пылая рвением в вере, стал выдергивать один за другим свои зубы. Тридцать два зуба Увейса Карани и один зуб пророка составили основное ядро мусульманских четок – теспих. Вторая часть называется тахмит, то есть нанизанная, третья – такбир, от Аллах акбар – Бог великий.
Хюррем насилу удержалась, чтобы не спросить: тахмит не от ахмак ли, то есть дурень, происходит?
– А скажите мне, эфенди, какую жену вы посоветуете со временем для своего царственного воспитанника? – спросила она.
– Ответ на ваш вопрос, о моя султанша, мы найдем в одном из наших сказаний. У Нуха
[115] была одна дочь, а женихов пришло трое. А поскольку они приходили по очереди, один за другим, то Нух пообещал всем. Потом воззвал к Аллаху: что делать? Аллах велел взять кошку и ослицу и запереть их на ночь с дочкой. Когда утром Нух вошел туда, то увидел трех одинаковых девушек. Которая из них его дочь, не мог установить. Тогда он взял мушту, какою сапожники разглаживают кожу, и спросил, из чего она сделана. Одна девушка сказала: «Из железа». Другая сказала: «Из меди». Только третья, прежде чем ответить, призвала имя Аллаха. Так Нух догадался, что это его дочь. Вот почему женщины неодинаковы. То упрямые, как ослицы, то хитрые, как кошки. Только некоторые – да будет над ними приветствие Бога! – тихие и послушные, как дщерь Нуха. Жениться надо на слепой, глупой, безрукой и хромой – это значит, что идет она по праведному пути, никогда не отклоняется, не видит и не слышит ничего, никогда не протягивает руки к тому, что запрещено законом.
– Благодарю вас, о почтенный, – отпуская Шемси-эфенди, учтиво молвила Хюррем и еще долго потом сидела в библиотеке, не зная, удивляться ей, возмущаться или зарыдать от безвыходности и отчаяния.
Проклятый мир! Проклятая жизнь! Ни союзника, ни помощника, ни души сочувственной, вынуждена оставаться одна, никого не найдешь, не приблизишь, никому не доверишься, потому что и поныне положение твое непрочно, необъяснимая увлеченность султана может исчезнуть так же необъяснимо и неожиданно, а вокруг одни враги, интриги, коварство, злорадное выжидание, евнухи, которые сегодня ползают у твоих ног, а завтра завяжут тебя в кожаный мешок и бросят тайком в Босфор, кизляр-ага, который почтительно кланяется издали, а сам следит за каждым твоим шагом и мгновенно докладывает черногубой валиде; султанская мать, одной рукой даря Хюррем шелка, в другой держит шелковый шнур, чтобы при случае затянуть его на твоей шее, султанская сестра Хатиджа, злая на весь свет за свое безнадежное сидение в девках, готова согнать зло на своей невестке… Мамочка родная, спаси меня от этих нелюдей!
Но знала, что отступать уже не может, что упорное ее продвижение может обернуться либо вознесением к вершинам, либо ужасающим падением; цепляясь надеждами за нового ребенка, нового сына падишаха, при первой же встрече с Сулейманом после разговора с Шемси-эфенди спросила у султана:
– Ваше величество, вы знаете, кто приставлен воспитателем к царскому сыну?
– Без моего согласия никто бы этого не сделал.
– Зато никто не спросил моего согласия.
– Шемси-эфенди – достойный человек. Его посоветовал мне сам великий муфтий.
– Он же глуп, ваше величество.
– А кто это сказал?
– Я говорю.
– Чем можно измерить ум?
– Знаниями, которые приносят пользу.
– А что приносит пользу? И кому?
Хюррем горько засмеялась.
– Мы с вами в этом споре можем стать похожими на Шемси-эфенди. Умоляю вас, ваше величество, не подпускайте этот наполненный пустословием и глупостью мешок к вашему царственному сыну! Разве вата и огонь могут быть вместе?
– Хорошо, я подумаю над этим.
– О, мой повелитель, не думайте долго, сделайте это для вашей маленькой Хюррем. Для счастья и мудрости нашего сына. Умоляю вас.
Сулейман скупо усмехнулся.
– Если он тебе не по нраву… Согласен. Мы отстраним его.
Хюррем поцеловала своего повелителя в щеку, потом в лоб, припала к нему всем телом. Он охотно принимал ее ласки. Была единственным человеком, которому дано было пробудить в султане человечное, приближаясь к нему на расстояние, для всех других угрожающее и опасное. Другие как наивысшую милость принимали право целовать полу его одеяния или рукав, только великий муфтий был удостоин чести целовать воротник падишаха.
Мехмед Ибн Ибрагим был великим муфтием еще при султане Баязиде, для которого он составил книгу законов «Слияние морей», – она еще и теперь считалась непревзойденной, ибо сказано было в той книге, что особа султана является местом слияния двух морей – царства и знания – и местом восхода двух светил – смелости и кротости. Высокое уважение заслужил Ибн Ибрагим и у султана Селима. Однажды, разгневанный неправедным судом султана, муфтий взял корзину, сложил в нее все свои книги и, придя к Селиму, твердо указал ему на незаконность его решения. За это муфтия прозвали Зембилли Корзина. Как-то Селим, проезжая по улицам Стамбула, пропустил муфтия вперед, и конь Зембилли швырял копытами грязь и забрызгал джюббе султану. Селим завещал положить на его гробницу одежду, освященную грязью муфтиева коня. Еще завещал он положить ему в головы ларец с фетвами
[116] муфтия, который руководил его поступками, а в ногах – шкатулку с шахматами и нардами персидского шаха Исмаила: мол, буду топтать, воскреснув, все мирские утехи.
