Мощным катализатором будущего противостояния стали Балканские войны, которые, к явной растерянности великих держав, завершились разгромом Османской империи коалицией преимущественно славянских стран, немедленно приступивших к переделу наследства. Тот факт, что Россия не меньше Германии была обескуражена исходом событий и славянам официально не способствовала, никак не убавил впечатления от славянского рывка к контролю над Балканами. В Германии и Австро-Венгрии началась паника,158 немцы и венгры сплотились против славянской опасности. Германские военные, считавшиеся главными учителями новой турецкой армии, были неожиданно для себя поставлены на грань всеобщего сомнения в их профессионализме. Тогда же, 8 декабря 1912 г., состоялся военный совет, который, по мнению Ф. Фишера и историков его школы,159 стал поворотным моментом в предыстории Первой мировой войны. На совете, где канцлер Германской империи даже не присутствовал, кайзер дал волю своему гневу и красноречию, сделав несколько жестких милитаристских заявлений.160 Они впоследствии и легли в основу версии о виновности правящей верхушки Германии в эскалации конфликта. В декабре 1912 г. кайзер санкционировал в прессе начало пропагандистской кампании против России и славян вообще. Однако к концу месяца для военного окружения Вильгельма стало очевидно, что поток статей был инспирирован ради большей поддержки новым программам по усилению армии и флота, а не ради подготовки общественного мнения к войне с Россией.161 К разочарованию и возмущению Тирпица, очередной раз поверившего в серьезный тон радикальных высказываний Вильгельма,162 уже в начале января 1913 г. кайзер вновь поменял тон своих высказываний на примирительный и фактически отказался от планов превентивного удара по Франции.163 Таким образом, сколь решительными ни выглядели бы речи кайзера на упомянутом совете (согласие с ним его подчиненных вполне понятно — от этого зависела их карьера), безусловной заинтересованности Германии в войне это не доказывает.
Реальная (в противовес трескучим фразам) сдержанность и склонность кайзера к дипломатическому пути решения вопроса вызвали на него град критики со стороны пангерманцев и поток граничащей с оскорблением величества пропагандистской литературы, призывавшей кайзера к немедленному началу боевых действий для защиты «германства». Пангерманский союз фактически перешел в оппозицию к правящему режиму, а военные, вне зависимости от их собственного мнения, оставались в первую очередь, исполнителями приказов кайзера.164 Последнее потепление в русско-германских отношениях зимой 1914 г. закончилось быстро, несмотря на вмешательство советника канцлера Бетман-Гольвега Курта Рицлера, выступившего под псевдонимом в прессе с очень умеренной и даже оптимистичной статьей о будущем развитии контактов с Россией.
Сильное раздражение российской верхушки по поводу миссии Лимана фон Сандерса справедливо вызвало некоторое недоумение в Германии,165 не ожидавшей столь острой реакции на достаточно типичное явление — немецкого военного советника высокого ранга в турецкой армии, пусть и на важнейшем посту. Так как Османская империя еще не оправилась от поражений Балканских войн, желание младотурок надежно обезопасить Константинополь, связав его с авторитетом нуждающейся в мире Германской империи, было естественно. Однако недооценка психологического восприятия в России всего, что связано с Проливами, стоила Германии надежд на улучшение взаимоотношений с Россией, наметившееся было в 1910 г., после соглашений в Потсдаме.166
Мнение военных о возможных противниках, в том числе о России, казалось, должно было наиболее оперативно эволюционировать из-за секретной информации, постоянно поступающей из спецслужб, к которой другие слои общества не имели доступа. Однако, отдавая должное роли разведданных и разведывательных служб в перипетиях войны 1914–1918 гг. и в подготовке к ней,167 необходимо все-таки отметить, что многие факты, замыслы и планы строго секретного содержания из-за затянувшегося мира и общего высокого уровня глобализации могли легко стать достоянием широкой общественности, если бы она внимательно отслеживала соответствующие информационные потоки.168 План Шлиффена был почти полностью опубликован в одном из специальных периодических изданий еще в 1905 г., и после того, как генерал Вильсон сообщил полный «order of battle» уже в 1911 г., в некоторой степени французский Генштаб на это отреагировал, составив в итоге «план 17».169 На деле же были восприняты только общие стратегические посылы германского замысла кампании, вполне понятные и без утечки информации, а вот важнейшие детали и общая динамика будущих оперативных действий были упущены, что и поставило Францию на грань катастрофы в начале сентября 1914 г.
Таким же образом и в Центральных державах имели возможность из полемики в газетах, хроники событий170 и из-за откровенно дилетантских утечек информации171 в ходе пропагандистских кампаний и дискуссий по вопросам вооружения составить себе подробное представление о схеме сосредоточения русских армий в случае войны и ближайших оперативных целях противника. Русское Главное Управление Генерального Штаба (ГУГШ) в 1908 г. было вынуждено особым циркуляром запретить военным, публикующимся в прессе, указывать свой чин и должность в статьях. Тем не менее, не склонный к самокритике и критике германской армии в целом генерал Гофман в своих мемуарах признавался, что после того, как в план русского развертывания, до этого в 1902 г. купленный у одного из русских военных, были внесены в 1911 г. очередные изменения, немецкий Генеральный штаб имел слабое представление о мобилизации и переброске войск всех военных округов Российской империи, кроме приграничных Виленского и Варшавского. М. Гофман, которому перед войной было поручено воспроизвести план русских действий против Германии в случае конфликта, со своей задачей не справился. Благодаря действиям подполковника Николаи в 1910 г. удалось только окончательно установить довольно очевидный факт образования с началом войны 2 русских армий на неманском и наревском направлениях. Куда будут направлены главные силы русской армии, германские стратеги не знали не только до войны, но и в середине сентября 1914 г.172 Об использовании резерва русской армии они могли только теряться в догадках. Германская контрразведка также вела себя порой беспечно, а русские офицеры всего за несколько лет до войны на глазах у коллег из кайзеровской империи занимались съемкой местности и разведкой в приграничных областях, что воспринималось лишь как учебное задание.173 С другой стороны, командированный в 1905 г. в Россию В. Николаи не скрывал свое звание офицера Генерального штаба, и никто не препятствовал ему в поездках, хотя окружающие были убеждены, что он занимается сбором разведданных.174 Чувство общности между офицерами Генштаба обеих стран было таково, что германский военный атташе в Париже просил своего русского коллегу воздействовать своими оценками французских армейских маневров не только на Петербург, но и на Берлин через связи высших кругов обеих империй.175
Подобное невнимание к разведданным тем более удивительно, что русские разведчики порой работали просто блестяще,176 что вызывало справедливое негодование и уважение их германских и австрийских контрагентов. Пиком успехов стало виртуозное копирование секретных документов прямо во время присутствия на маневрах армии вероятного противника. Впоследствии, обнаруживая среди трофеев и на убитых русских офицерах точные сведения о германских и австрийских крепостях, а также иную сверхсекретную информацию, военные Центральных держав нередко задумывались о роковых последствиях несколько большей военной удачи русской армии. Однако последняя не имела ни возможности, ни даже необходимого профессионализма в подходе к делу, чтобы вполне воспользоваться разведывательной информацией, а также сделать порой достаточно очевидные выводы. В русских штабах и разведывательных отделениях армий и фронтов царили хронический недоучет или игнорирование огромного количества информации. Ее было тем проще обработать, что языковая проблема перед большинством офицеров Генштаба и генералов попросту не стояла, ведь немецкий язык был для многих из них или вторым родным, или основным иностранным.
