В Германии, захватившей сотни тысяч пленных, оживились исследования по этнографии, лингвистике, экономической географии. Их успех основывался частично на открывшихся вновь прекрасных возможностях по обработке получаемого в беседах с военнопленными материала без выезда в далекие экспедиции. Однако не менее важным фактором интереса к пленным была работа в целях пропаганды и формирования антироссийских настроений у представителей национальных и религиозных меньшинств.55 Немцы попытались превратить лагеря военнопленных в «лабораторию по сравнительной антропологии, построению иерархии и дифференциации народов Европы».56 Например, блестящий немецкий лингвист Г. Якобсон активно контактировал с военнопленными из Российской империи, изучая языки Восточной и Северной Европы для своих исследований по индоевропеистике. Однако, несмотря на то что солдаты русской армии, в отличие от офицеров, охотно давали показания, действительно ценной информации военного или политического характера от них было немного. С другой стороны, и военные администрации лагерей, особенно прусское военное министерство, были слишком озабочены хозяйственными и дисциплинарными вопросами, чтобы заняться организацией масштабных исследований и обработкой их результатов в военных целях, хотя «материал» сам шел в руки — в прямом и переносном смысле.
Игра на время: кому выгоден позиционный тупик на фронте?
На волне конфликта между Ставкой во главе с Фалькенгайном и Обер Остом в 1914–1915 гг. последовали скандалы и разочарования из-за недостаточной, по мнению офицеров и генералов на Востоке, оценки военным кабинетом их свершений.57 Для более плотного контроля за действиями на Востоке Полевой Генштаб даже отделился от Ставки, переехав в Плесе в мае 1915—феврале 1916 г., а также в августе-сентябре 1916 г.,58 в то время как кайзер оставался на Западе.
По мнению главы ОХЛ, русских достаточно было только серьезно измотать, но предсказать и спланировать необходимые для должного «изматывания» огромной страны действия было невозможно.59 Предполагались косметические изменения в начертании границ и некоторые репарации, однако ни о каких широких аннексиях Фалькенгайн, требуя мира с Россией в июне 1915 г.,60 и слышать не хотел и, отстаивая эту позицию, оказывал на Бетмана серьезное давление. Пауль фон Гинденбург после войны упорно делал вид, что всегда последовательно выступал за сокрушение русских армий и непоколебимо был уверен в допустимости только победного мира. Однако весной 1915 г., даже после широко разрекламированного успеха в Августовских лесах, именно он советовал канцлеру Бетману заключить мир с Россией, так как ему вряд ли удастся взять Варшаву и Вильну.61 М. Гофман был противником значительных территориальных приобретений на Востоке, вредных своим негерманским населением («поляков у нас достаточно»), полагал, что об остзейских провинциях мечтать бесполезно, так как «мы можем их так никогда и не завоевать»,62 даже в октябре 1916 г. он считал, что единственная возможность «договориться с Россией — решение Дарданелльского вопроса».63 Б. Бюлов полагал необходимым возвращение России всех оккупированных территорий в Польше, а возможно, и уступки в Галиции, однако польская инициатива Центральных держав погубила такую возможность.64 В мае 1916 г. от аннексии Курляндии, Литвы и Польши после выступления Бетмана в рейхстаге германские военные уже не могли отказаться, но планировалось предоставить России компенсации в Персии, Армении и Восточной Галиции (передвинуть границу до р. Серет), гарантировать ей благоприятный режим Проливов.
Несмотря на, казалось бы, вполне однозначные итоги кампании 1915 г., череда наступательных операций мая-сентября 1915 г. для германской, а тем более австро-венгерской армий легкой прогулкой вовсе не стала. Случались и тяжелые неудачи, многие надежды не оправдались, но главное — отнюдь не малыми были и потери. Русские войска проявили изрядную стойкость если не в бою, то по меньшей мере в перенесении тягот отступления, возводя все новые оборонительные позиции и раз за разом пытаясь остановить натиск австро-германских войск, что в конце концов и удалось, когда они окончательно выдохлись. Хотя Фалькенгайн мог полагать, что установившаяся линия фронта почти оптимальна с точки зрения минимизации ресурсов, необходимых для ее удержания в ходе решающей, как он рассчитывал, кампании 1916 г. на Западе, быстро выяснилось, что эти надежды несколько преувеличены. Проверка на прочность фронта казалась не только возможной, но и опасной там, где позиции могли подвергнуться концентрическому натиску. Хотя Фалькенгайн на это не особенно рассчитывал, она последовала уже в марте 1916 г. у оз. Нарочь и под Якобштадтом. Кроме того, уверенность в непреодолимости германской обороны никак не могло компенсировать то, что за устойчивой линией фронта идет накопление русских резервов и восстановление измотанных прошлой осенью 1915 г. частей армии противника.
Итог в прямом смысле захлебнувшегося в грязи русского наступления под Нарочью в марте 1916 г. был столь неутешителен, что надежды Фалькенгайна, казалось, полностью оправдываются. Великолепно проявила себя в обороне германская артиллерия, руководимая одним из отцов современной артиллерийской тактики полковником Г. Брухмюллером, в дальнейшем получившим прозвища «Стальной Ветер»65 и «Прорыв-Мюллер». Более того, необычайный скепсис воцарился и среди русского генералитета, большая часть которого полагала, что в ближайшую летнюю кампанию наступать фактически бесполезно. Контрудар немцев в апреле под Поставами, легко и быстро лишивших русские войска даже символических результатов наступления, только поддерживал удрученное настроение. Отражением этой неудачи стало создание еще одного лестного для России мифа, согласно которому предпринятое исключительно по мольбам французов наступление смогло сорвать переброски войск на Запад и заставило немцев прекратить атаки под Верденом аж на две недели! Это повторяемое даже в академических исследованиях утверждение является очередной «подгонкой под ответ». Хотя определенная тревога и некоторые перемены в расписании транспортировок германских войск действительно имели место, но это являлось следствием не успеха наступления, а скорее неожиданности его. Что же касается спасения на этот раз Вердена, то локальные кризисы далеко на Востоке на ход менявшейся в масштабах и целях прямо на ходу операции никакого влияния оказать не могли. Тот факт, что к середине марта 1916 г. Фалькенгайну приходилось задумываться о том, во что выльется уже начинающаяся позиционная бойня, и принимать решения о расширении фронта атак, их лучшей подготовке и маневрировании,66 к событиям на озере Нарочь отношения не имеет. Сама эта операция долгое время не удостаивалась серьезного исследования, лишь усилия белорусских ученых смогли восполнить явный пробел в историографии.67
На таком фоне вполне логичным было бы решение о наступлении летом на участке фронта, занимаемом австро-венгерскими войсками, так как германская оборона оказалась слишком крепкой, а результат от ее возможного прорыва не будет иметь стратегического значения. Однако реальность была совсем иной: главный удар должен был наноситься в летней кампании войсками Западного фронта, при поддержке его действиями на Северном и на Юго-Западном. Желаемым результатом представлялось хотя бы частичное освобождение Прибалтики, а также ряда железнодорожных узлов в Белоруссии — Лида, Лунинец, Барановичи, Пинск. Сроки наступления оставались дискуссионными, так как настояния французов постоянно встречались со скепсисом и обидой на союзников русского генералитета, развитие военной экономики, а также ход поставок вооружений, несмотря на некоторые успехи, оставлял желать лучшего или по меньшей мере требовал времени, чтобы это отразилось на материально-техническом оснащении армии. Не менее логичным казалось русской Ставке дождаться и начала анонсированного генерального наступления созданной Г. Китченером новой огромной британской армии, начавшегося на Сомме 1 июля. Сам Китченер погиб в ходе поездки в Россию на крейсере «Хэмпшир» 5 июня 1916 г., и его смерть стала одним из претендентов на звание события, изменившего ход мировой истории, и не в лучшую для императорской России сторону. Однако и без разбора очередной теории заговора68 следует констатировать, что надежды на этот раз не дать использовать себя союзникам провалились. В те дни в начале лета 1916 г. произошло, помимо гибели Китченера, несколько событий, означавших переход в новую стадию конфликта.
