Крупнейшее за всю Великую войну Ютландское морское сражение 31 мая — 1 июня 1916 г.69 закончилось так, что результаты его по достоинству могли оценить лишь немногие, хотя они оказались однозначными. Все попытки германской пропаганды сделать из этого победу (на основе статистики потерь) разбиваются о два обстоятельства:
1) большая часть сражения представляла собой умелое бегство кайзеровского флота,
2) больше ни на что подобное кайзер так и не решился (хотя попытки организовать такой поход и давление на него присутствовали).
Это означало стратегическую победу Великобритании, это был крах надежд на прорыв блокады и на изменение расстановки сил на море каким-либо иным путем, кроме неограниченной подводной войны. Решительный шаг к будущей резне на морях был сделан 9 января 1917 г., когда было решено начать неограниченную войну, однако основа ему была положена этим сражением в Северном море.
В начале июня Фалькенгайн был полностью поглощен событиями вокруг верденских фортов Дуомон и Во, причем последний крупный успех, одержанный германскими войсками, 7 июня захватившими Во, сыграл роковую роль в ходе сражения: это событие еще раз убедило Фалькенгайна в необходимости продолжения боев в операции, превратившейся в физическое истребление резервов противника. Он не только не собирался прерывать это кровопролитие, но и твердо решил придать ему максимально возможный масштаб.
В эти же дни получивший наконец возможность заняться разгромом Италии Конрад фон Гётцендорф добился-таки многообещающего успеха на фронте в Альпах, причем продвижение австрийцев грозило перечеркнуть даже те немногие успехи, которых добилась Италия за год. И тут же итальянский король обратился за помощью к царственному коллеге, так как других вариантов у него просто не было, а потому решили начать со вспомогательного и направленного именно против австро-венгерских войск удара. 4 июня 1916 г. состоялся тщательно подготавливаемый, но еще далеко не вполне разработанный удар по считавшимися неприступными (особенно самими австрийцами) позициям армии двуединой монархии.
Русское командование было достаточно решительно настроено на то, чтобы воспользоваться передышкой на фронте в не меньшей степени, чем это сделали союзники в 1915 г. Помимо просто накопления резервов, хотя бы минимального времени для их обучения, а также возможности всерьез заняться переподготовкой офицерского состава и внедрением полученного за последние кампании опыта, такой выжидательный вариант позволял рассчитывать на пополнение резервов снарядов и вооружения, на хотя бы начало нового этапа в оснащении войск, а перспективы военных поставок в целом оценивались достаточно оптимистично. Русский генералитет надеялся на оживление поставок из-за рубежа, а русская буржуазия обещала существенно нарастить военное производство при условии щедрых государственных трат и дальнейших политических и организационных уступок. Большие надежды возлагались на развитие инфраструктуры, на поток военных грузов с Дальнего Востока, в особенности японских винтовок, а также некоторой доли американской продукции, а полного изменения ситуации ждали от союзных транспортов в Романов-на-Мурмане и Архангельск. Конечно, в полной мере эффект от них уже летом 1916 г. сказаться не мог, однако ситуация со снабжением оружием и боеприпасами не шла ни в какое сравнение с той катастрофой, что разразилась на отдельных участках фронта в прошлогоднюю кампанию. Вскоре радужные ожидания оказались изрядно отредактированы: выяснилось, что проблема не только в постройке дорог, но и в наличии развитой портовой инфраструктуры и деятельной ее администрации, кроме того, союзники не спешили наращивать в разы хорошо оплачиваемые заказы, отговариваясь действительно тяжелой ситуацией под Верденом и Соммой. Воплотить свое желание восстановиться за счет передышки, предоставляемой действиями союзников, ни Россия, ни ее армия не смогли. Как считали советские историки, в преждевременное наступление Русская императорская армия пошла в начале лета 1916 г. из-за «кабальной зависимости царизма от иностранного капитала».
«Западное» ожесточение на восточных пространствах: лето 1916 г.
К настоящему моменту в западной историографии принято великодушно констатировать, что сражения в Галиции летом 1916 г. заслуживают того, чтобы занять место среди «материальных сражений» Западного фронта, к чему есть все основания, в том числе формальные: масштабы, ожесточение боев, потери, а также главное — страшная диспропорция между потраченными ресурсами, понесенными потерями и достигнутыми результатами. Конечно, было бы абсурдно проводить полную аналогию между совершенно разными условиями обоих основных фронтов. Да, на Русском фронте было едва ли не в 10 раз меньше авиации, чем на Западном, она здесь вплоть до конца войны оставалась не полноправным, а вспомогательным родом войск, ни в какое сравнение не шло и количество артиллерии, минометов и пулеметов в пересчете на 1 км фронта, почти не было и «крайних» средств прорыва позиций — огнеметов, реже применялись химические снаряды. Однако это объяснялось лишь иным соотношением количества бойцов на длину позиций, что приводило в том числе к тому, что продолжали находить себе применение крупные массы кавалерии. Сказывалось и то, что вполне позиционным Русский фронт стал лишь незадолго до этого, в октябре 1915 г., а попытки прорыва в декабре 1915 г. и в марте 1916 г. и сделанные выводы к тому моменту не дали должного эффекта. Так же, как и в предшествующие две кампании, недостаток концентрации материальных средств восполнялся усиленным расходом живой силы.
Брусиловский прорыв моментально стал приобретать значение важнейшего элемента патриотической версии истории Великой войны. В дальнейшем трудами как самого Брусилова и его соратников, так и последующей официальной пропаганды, Брусиловский прорыв был превращен в самую успешную наступательную операцию Антанты за всю Первую мировую войну. Лишь к концу XX в. в России стали предприниматься попытки пересмотреть лакированные оценки этих событий. Не будем вдаваться в детали продолжающейся по сей день дискуссии, в которой гораздо более аналитическую позицию занимают критики традиционного подхода, в то время как его адепты исходят скорее из воспринимаемых эмоционально устоявшихся элементов мифа о триумфе. Как представляется, обе стороны примирить можно лишь частично — оговорив должные хронологические рамки, относительно которых идет спор. Ведь при этом окажется, что при их ограничении максимум 1.5 месяцами правы будут скорее апологеты Брусилова (или тех, кто действительно сделал все для успеха прорыва, например, блестящий артиллерист полковник В. Ф. Кирей). При учете всех попыток «развить» уже давно окончившийся прорыв, превратившийся в позиционную бойню, и при расширении рассматриваемого периода до конца сентября 1916 г. (то есть имея в виду интервал в 3.5–4 месяца) куда убедительнее выглядят доводы критиков. Для начала этой дискуссии следует согласиться в том, что титаническая схватка на Волыни, в Восточной Галиции и Буковине должна по праву занять свое место среди «материальных сражений» второй половины войны, на свой лад дополнив ряд Верден — Сомма — Ипр — Изонцо — Камбре — Амьен.70
Вероятно, можно даже одновременно признать главные тезисы обеих сторон:
