1) Брусиловский прорыв был стратегической победой России, окончательно подорвавшей возможности Австро-Венгрии к самостоятельному ведению войны,
2) Брусиловский прорыв превратился в позиционную бойню, уничтожившую остатки станового хребта Русской императорской армии, что и предопределило ее быстрое разложение и гибель.
В действительности, между этими утверждениями никакого противоречия нет. Все попытки признать одно из них, яростно опровергая другое, носят эмоциональный характер. Нет смысла делать вид, что поражение Австро-Венгрии было для нее не критическим. На этом фоне устойчивый рост количества германских войск (пусть и не первосортных) на Русском фронте (при параллельной мясорубке под Верденом и на Сомме) выглядит просто безумием германской Ставки, во главе которой (в первую очередь благодаря последствиям Брусиловского прорыва) встал тандем Гинденбург — Людендорф. Уже только этот поворот в истории Германии, чреватый прямой военной диктатурой, делает результат наступления русских войск стратегическим. Еще более бессмысленно делать вид, что Брусиловский прорыв был сплошным триумфом русского оружия. Десятки тысяч солдат и офицеров навсегда остались на берегах речки Стоход, а Ковель (что говорить о Владимире-Волынском, Люблине, Львове) был так и не взят. Была физически перебита значительная часть гвардейских полков, что сказалось всего через полгода на исходе схваток на улицах Петрограда. Ни о каком реванше за «Великое отступление» 1915 г. и говорить не приходится. Русские войска не смогли отбить ни одного крупного города к северу от Припятских болот. Германские военные аналитики впоследствии отрицали даже оперативный уровень достигнутого «прорыва», что не слишком верно, но показательно.
Разумеется, превозносимый как новаторский и «разорвавший» фронт сразу на 4 участках общей длиной более чем в 100 км, прорыв был не таким простым, не столь быстрым, далеко не планомерным и чрезвычайно кровопролитным и для атакующей стороны, что, впрочем, предусматривалось Брусиловым изначально. Тем не менее, эффект от удара на нескольких направлениях сказался значительно быстрее, нежели австро-венгерское командование смогло локализовать прорыв и упредить другие удары. Традиционно полагают новаторство Брусилова в том, что операция не имела безусловно главных и явно отвлекающих маневров, хотя корректнее было бы говорить о том, что штаб Юго-Западного фронта стремился добиться основного успеха на избранном направлении — на Львов и Луцк, но постарался использовать результаты и на других участках, если уж они оказались более перспективными. Разумеется, действия русского командования были не оптимальными, многое было упущено даже на стадии планирования, и это вскоре возымело тяжелые последствия. И все же Ставка и Юго-Западный фронт сумели по меньшей мере на первом этапе избежать лобовой бойни, не позволили отвлечь все силы на жесткие контратаки германских резервов под Ковелем. Более того, в первые полтора месяца находили даже возможности для развития наступления и на других направлениях.
Наиболее блестящим внешне успехом стало взятие 7 июня Луцка, за которым последовали ожесточенные бои с наносившими удар с севера на юг германскими войсками группы генерала Бернхарди. В отличие от этого политического успеха, военное значение могло бы иметь взятие железнодорожных узлов — Ковеля и Владимира-Волынского, — но быстро развить успех на этом направлении Юго-Западный фронт не смог, так как сил для этого заблаговременно заготовлено не было. На других участках наступление развивалось неравномерно, в 11-й армии и вовсе не слишком удачно, а в Буковине с существенным запозданием, а потому долгое время его перспективы недооценивались. Брусилов значительные надежды возлагал на скорейшее содействие Западного фронта бывшему «вспомогательному» удару, пытаясь развивать наступление на северо-запад, но его коллега Эверт операцию все время откладывал, полагая, что прорыв все равно окончен, а неподготовленные действия приведут к ненужным потерям. Брусилов впоследствии все свои неудачи пытался списать на ошибки Эверта и Алексеева,71 создавая легенду о едва ли не выигранной его прорывом кампании, а то и войне.
Русский фронт в кампанию 1916 г.
К концу июня наступила оперативная пауза, контрудар Центральных держав на Волыни имел лишь ограниченный успех, ведь австро-германское командование всерьез рассчитывало полностью отбросить русские армии на исходные позиции. Кроме того, сильные опасения внушал ход событий в Буковине, где остановить русское продвижение не удалось. Началась перестройка структуры управления союзными войсками. Новые крупные полномочия получил Гинденбург, ставший наконец полноправным хозяином на Русском фронте, в штабы австрийских армий и корпусов отправились лучшие германские генштабисты, в том числе Г. фон Сект, призванные восстановить устойчивость их обороны. Выделенные для парирования угрозы на юге германские войска сделали невозможной планировавшуюся с апреля операцию по захвату Риги. Брусилов сумел добиться существенного расширения своей сферы ответственности: в его подчинение были переданы 3-я армия и ряд до того предназначавшихся Западному и Северному фронтам резервов.
В середине июля 1916 г. закончилась подготовка 2-й фазы русского наступления, при этом Ставка не отказывалась от идеи крупных операций силами Западного фронта под Барановичами и Северного под Крево и Сморгонью. Операция под Барановичами превратилась в кровопролитное противостояние значительно превосходящих сил русских с прекрасно организованной германской обороной, которым немцы впоследствии по праву гордились,72 в то время как в отечественной историографии эту битву старались упоминать пореже. В боях лета 1916 г. под Барановичами по замечанию германского офицера: «Русские атаки 13 июня свидетельствуют о явном изменении тактики пехоты противника. Русские офицеры лично вели своих солдат в атаку и своей храбростью служили примером наступающей пехоте»,73 что, несмотря на некоторое высокомерие, свидетельствует об уважении к противнику. Успехи были достигнуты символические и в любом случае не соответствующие понесенным потерям. Северный фронт ограничился демонстрациями.
Упорные попытки развить наступление на ковельском направлении вылились в противостояние на реке Стоход, где русские войска сумели захватить Червищенский плацдарм, но на этом успехи и кончились. Алексеев попытался вернуться к идее наступления Западного фронта, вернув Эверту 3-ю и предназначенную для прорыва Особую армию, куда были сведены гвардейские части, но командующий Западным фронтом продолжал откладывать операцию до тех пор, пока осенняя распутица не сделала ее бессмысленной. Мотивы Эверта представляются неоднозначными: если он и сберег тем самым десятки тысяч жизней солдат своего фронта, то ни в коей мере не спас тех, кто расплачивался за это в ходе атак на других участках. В августе 1916 г. австро-венгерское командование вынуждено было отвести войска и в центре галицийского участка, спрямив фронт между выступами на Волыни и в Буковине. Полный захват русскими войсками этой земли Австро-Венгрии и стал, вероятно, единственным вполне оформившимся успехом за всю кампанию. Хронической ошибкой русского командования была попытка достичь сразу нескольких целей одновременно, если вдруг намечался успех не только на главном направлении (а, как правило, успехи достигались именно так). Тем самым широкий прорыв оказывался следствием попыток разорвать фронт сразу везде, что могло иметь успех только при растерянности противника или явном разложении его войск. В случае упорной обороны или грамотного ввода в бой резервов противником наступательный прорыв тут же иссякал. Территориальные успехи русских армий в августе — начале сентября 1916 г. являлись следствием скорее поражения австро-венгров, нежели побед их противников.
