Русская революция как стратегическая возможность: 1917 год 191 чах хаос из обрывков революционных фраз, символов, клятв, обвинений и деклараций, а также немыслимые ранее «степени свободы» в отношении элементарных правил поведения на фронте и даже в боевой обстановке71 полностью дезориентировали не только солдатскую массу, но и офицеров военного времени и даже некоторых кадровых обер-офицеров.
Через три недели от бурных надежд на славные свершения армии свободной России не осталось и следа. Наступательный порыв трансформировался в халатность и мародерство, поэтому отражать контрудар германских резервов под Тарнопо-лем оказалось некому. Конечно, даже в обстановке, достаточно точно охарактеризованной в знаменитой телеграмме Корнилова Керенскому («Армия обезумевших, темных людей бежит»), нашлись отдельные части, сумевшие спасти хотя бы свое честное имя. В частности, в эти июльские дни состоялся эпический финал более чем двухвековой истории первых полков русской гвардии, Семеновского и Преображенского. Петровская бригада попыталась спасти от провала чуть ли не весь Юго-Западный фронт. Однако общего итога это изменить не могло. К концу августа вся Галиция, впервые за три года войны, была для русской армии потеряна. По недомыслию и преступной халатности были оставлены важные позиции и на других участках фронта, в том числе те, за которые еще недавно было заплачено тысячами жизней. Определенным утешением была только упорная и успешная оборона на Румынском фронте, где в ожесточенных боях под Марештами и Марашештами было продемонстрировано, что не подвергшаяся революционному разложению румынская и менее распоясавшаяся вдали от столицы часть русской армии австро-германским войскам не по зубам, по крайней мере без привлечения дополнительных резервов.
Несмотря на то что М. Гофман уверял, что к наступлению русских армий он готов, а блестящий контрудар против русских армий, осуществивших прорыв в Галиции, прошел без всяких треволнений, он не мог сдержать удивления: «Удивительный народ эти русские!., они уже в течение двух дней яростно наступают огромными силами. Ничего подобного мы до сих пор не видели на Востоке. Против одной нашей дивизии — 7–8 русских. Это даже больше, чем я ожидал».72 Бес-
покойство германского командования, уверенного, что после «бойни Нивеля» крупного наступления от французов можно более не ждать, доказывают переброски ряда дивизий на Русский фронт летом 1917 г. И это были отнюдь не только полностью измотанные боями войска, отправленные «на отдых», но и полноценные в боевом отношении дивизии, в том числе даже гвардейские. Общая численность германских войск на Русском фронте перестала сокращаться и стабилизировалась на достаточно высоком уровне, вплоть до октября 1917 г. В желании еще раз подчеркнуть мужество германской армии Людендорф доходил даже до преувеличения опасности, исходившей от русских войск во время «наступления Керенского», одновременно снисходительно замечая, что это «уже не были прежние русские солдаты».73 Уже после позорного бегства русских армий Юго-Западного фронта германское командование оказалось удивлено неожиданно упорным сопротивлением противника на Румынском фронте и в Буковине, сказывались жесткие меры по наведению порядка ген. Корнилова.
Положение Обер Оста усугублялось летом 1917 г. заявлением военного министерства о том, что пополнять будут только части Западного фронта, тогда как для Восточного фронта людских ресурсов нет.74 В скорый сепаратный мир с Россией даже после позорного поражения русской армии в Галиции в ходе летнего наступления 1917 г. Обер Ост не особенно верил, даже в конце сентября планировалось наступление Макензена против Румынии, а не России, с целью полной оккупации первой и вывода ее из войны по договору с прогерманским правительством. Однако, к негодованию многих германских военных специалистов на Русском фронте, в том числе будущего создателя рейхсвера Г. фон Секта, и в связи с назревающим крушением австро-венгерской обороны на Итальянском фронте после 11 сражений на реке Изонцо было принято решение от масштабных операций против Румынии отказаться в пользу попытки радикально изменить обстановку в Альпах.
Новый раунд внутриполитической борьбы в России, связанный с так называемым Корниловским мятежом, а также раздраженное желание германской Ставки подтолкнуть Керенского к признанию бесперспективности дальнейшей войны привели к Рижской операции. В начале сентября германская армия после блестящей артподготовки с использованием химических снарядов, тактика которой — «гутьеровская» — была положена затем в основу прорывов на Итальянском и Западном фронтах, решила важнейшую оперативную задачу последних двух лет: овладела всем Рижским укрепленным районом, а также впоследствии важными плацдармами на Западной Двине за исключением Двинска. Относительно упорное сопротивление на фоне полной дезорганизации и хаотических чисток в офицерском корпусе русской армии по поводу «корниловщины» оказали главным образом латышские стрелки,75 однако этим они смогли лишь выиграть время для поспешного отступления остальных сил на тыловые венденские позиции. Из-за быстрого отхода пленных на этот раз взято было немного. Вскоре выяснилось, что так далеко продвигаться вперед немцы и не планировали, а потому после некоторой растерянности русские войска даже перешли в «контрнаступление», осторожно приблизившись к новой линии германской обороны. К столь быстрому успеху германская Ставка была не готова, да и не стремилась к большему. Громадная по возможным последствиям победа обратилась в очередной локальный, пусть и хлесткий, удар по революционной России и ее самолюбию. Следствиями были и очередной поток беженцев, и усиленное обсуждение возможных мер по эвакуации ближайших городов, и очередные проекты формирования по-настоящему готовых сражаться за свободу революционных частей, так как ударные батальоны, батальоны «смерти» оказались дискредитированы своей близостью к Корнилову, мнимой или истинной.
Захват 1–5 сентября 1917 г. почти полумиллионной столицы Лифляндии Риги, а также вообще овладение важным рубежом Западной Двины было громким успехом, однако в России он не столько породил стремление к миру, сколько дал повод к новому витку травли командования. Большевики, чтобы отвести от себя обвинения в содействии германскому наступлению, начали (и затем десятки лет декларировали) заявлять о том, что Корнилов специально сдал Ригу немцам, хотя эта версия не выдерживает даже простого хронологического сопоставления. Желаемый германской Ставке вывод о безусловной необходимости заключить мир в проигранной войне сделал последний военный министр Временного правительства генерал-майор А. И. Верховский, однако, несмотря на открытое заявление об этом на заседании правительства 31 октября и угрозу отставкой, добиться соответствующих изменений в политическом курсе Керенского он не мог.
Не дождавшись нужного эффекта от очередного поражения, хотя Керенский и распорядился о подготовке эвакуации части правительственных учреждений в Москву, германское командование попыталось еще раз оказать давление за счет угрозы Петрограду. К октябрю 1917 г. под влиянием обострявшегося внутриполитического конфликта и роста аннексионистских настроений германское командование окончательно потеряло терпение и отказалось от прежней выжидательной тактики по отношению к России. Не имея сил для организации громадного наступления через Лифляндию, Нарву и Псков, германские вооруженные силы провели уникальную для Центральных держав совместную операцию армии и флота по захвату Моонзундских островов, являвшихся важнейшим звеном в оборонительных позициях Балтийского флота. «Альбион» прошел чрезвычайно успешно на суше и неожиданно непросто на море. Хотя помешать захвату фактически сданных армией островов русские корабли не смогли, но они все же оказали упорное сопротивление германскому флоту, дав ему крупнейшее сражение за всю войну. К концу октября 1917 г. все Моонзундские острова были под контролем понесшей незначительные (по официальным данным — 195 человек) потери германской армии.76 Отступившие на континент остатки их гарнизона готовились отражать будущее наступление на Ревель, Рижский залив наконец перешел под контроль германского флота. Но на этом итоги операции и ограничивались: к выводу России из войны Германию она не приблизила, а действия находившегося под сильным большевистским влиянием Балтийского флота показывали, что вполне серьезная угроза Петрограду не парализует, а наоборот, лишь мотивирует разложившиеся русские войска, а особенно большевизированный флот к сопротивлению, чего так опасались еще весной 1917 г. С военной точки зрения, приложенные Германией усилия в этом сражении были явно избыточны,77 а результаты почти не окупили неожиданно больших материальных затрат, так как удар имел смысл только в случае намерения в дальнейшем атаковать Петроград. Некоторым основанием для легко предсказуемой и потому только внешне блестящей победы (которая оспаривается в отечественной историографии из-за преувеличиваемых потерь германского флота) была необходимость поднятия боевого духа среди матросов, так как только недавно, в августе 1917 г., был раскрыт весьма опасный заговор, последовала казнь двух зачинщиков.
