— У меня есть шампанское, — продолжал Жюльен. — Ведь на этот раз нам есть что отметить.
— Правда?
— Да. Но сначала я должен извиниться. Я понятия не имел, что наговорила тебе мадам Лоран. Знаешь, я даже не догадывался, какой она страшный человек. Надо заметить, у нее блестящие актерские способности. Я должен был внимательнее тебя слушать, обещаю, в будущем никогда не пропускать мимо ушей то, что ты говоришь, Mon amour. Je suis vraiment désolé.
Французская речь в этом доме должна была показаться ей предательством по отношению к маме и бабушке, но вместо этого Элис ощущала, как две половинки единого целого, идеально подходящие друг другу, наконец складываются. Такое чувство дарило ей присутствие Жюльена. Что бы там ни было в прошлом, теперь недостающий кусочек мозаики занял свое место, и общая картина прекрасна.
Жако завозился и тихо захныкал, давая понять, что пришло время его кормить, но Элис не спешила. Прежде надо задать Жюльену вопросы — очень важные вопросы, — на которые ей необходимо получить ответы прямо сейчас.
— Откуда ты узнал, что она мне сказала? Мадам Лоран сама призналась? Зачем? И где она сейчас? А что же будет со мной?
Жюльен улыбнулся.
— Давай по порядку, моя дорогая. Я подержу Жако, а ты приготовь ему смесь.
Элис передала ребенка, и тот — храни его бог — посмотрел на дядю и сразу забыл, что был голоден. Он расплылся в улыбке и забормотал. Жюльен прошел следом за Элис в кухню и стал наблюдать, как она ставит чайник на огонь.
— Ты не знала, что видеоняня записывает все; что снимает?
— Нет — Она взяла ложку и повернулась. Знай, она раньше, то уже не раз просмотрела бы ту трогательную сцену с Жюльеном у кроватки плачущего Жако, которую никак не могла забыть.
— Ты очень удачно включила аппарат перед тем, как пришла мадам Лоран. Он записал всю ее гневную речь.
Элис смотрела на него во все глаза.
— Да, верно… Я включила, потому что собиралась спуститься вниз.
— Таким образом, я получил доказательства, с которыми могу ей противостоять. Мой адвокат напомнил Ивонне о прошлом и сказал, что она дала твоей матери плохой совет, ее действия можно считать противозаконными, учитывая, что девушка была на двенадцатой неделе беременности. Когда об этой записи станет известно общественности, репутация мадам Лоран будет разрушена, а если она и дальше будет настаивать на опекунстве, так и произойдет.
Элис воскликнула:
— Представляю, как она разозлилась!
Жюльен кивнул и помрачнел.
— Страшно. Врач сказал, что у нее поднялось давление… показатели были слишком высокие, и у нее случился… я не знаю этого слова по-английски, un accident vasculaire cérébral…
— Приступ? Инфаркт? — Элис была шокирована. — О боже… Она… жива?
Жюльен опять кивнул.
— Да, но состояние тяжелое. Сегодня утром я звонил в больницу, чтобы узнать, как она, но врачи говорят, что еще долгое время ей лучше оставаться под наблюдением.
Элис слушала, встряхивая бутылочку, и капнула немного молока на запястье.
— Получается, мадам Лоран не сможет забрать Жако, даже если будет настаивать на опекунстве.
— Нет. Моя опека неоспорима. По иронии судьбы, в уже подписанном нами соглашении есть пункт, в котором говорится о переходе права опеки над Жако ко мне, если у мадам Лоран будут проблемы со здоровьем. Не ожидал, что это случится так скоро. С настоящего времени я официальный опекун Жако.
Элис несколько раз кивнула, осмысливая информацию. Вот почему к ней приехал Жюльен, а не полицейские. Но он тоже заберет Жако во Францию.
— Не хочешь… — Голос срывался, и Элис откашлялась. — Не хочешь его покормить?
— Лучше будет, если это сделаешь ты. — Он передал ей ребенка. — А я хотел бы приготовить ужин для тебя, его надо разогреть. — Жюльен широко улыбнулся. — Помнишь наш предыдущий рождественский ужин?
Как она могла забыть? Ведь потом он взял ее на руки и отнес в свою спальню. Элис подняла голову и по его глазам поняла, что они думают об одном и том же.
— А помнишь, я сказал тебе, что еды у нас столько, что мы можем не один раз устроить себе рождественский ужин?
Элис почувствовала, что у нее подгибаются колени. Похоже, он имеет в виду не только саму трапезу. Элис поспешила сесть и принялась кормить Жако, но малыш вскоре заснул, даже не допив молоко.
Жюльен опустился рядом с ней на диван и протянул бокал шампанского. Они сидели молча, любуясь пламенем в камине и наслаждаясь теплой атмосферой вечера, которую сами и создали.
— Ты настоящий эльф, — неожиданно произнес Жюльен. — Ты изменяешь мир вокруг себя, делаешь его удивительным.
Он взял из ее рук пустой бокал и поставил на журнальный столик, а потом обнял ее и крепко прижал к себе. Элис подняла голову и подставила губы для поцелуя. И он поцеловал ее. Сначала один раз, потом второй… Они не могли подняться в спальню и оставить ребенка одного в комнате с зажженным камином и множеством свечей. Однако ожидание порой волнует не меньше. Это больше похоже на реальную жизнь, чем на сказку.
— Почему ты оставила le lapin bruni — тихо спросил Жюльен. — Знала, что я его найду?
Элис кивнула. Как приятно сидеть рядом с ним и прижиматься щекой к сильной груди. Она слышала, как бьется его сердце.
— Я надеялась. Ведь он так много для тебя значит. Это единственное напоминание о детстве Колетт, оставленное ей своему сыну. Таким образом, она хотела передать малышу свою любовь и защиту, хотела, чтобы и ты понял, как ему нужен. Если вы будете вместе, связь не окажется прервана.
— Колетт брала его в руки всякий раз, когда ей было страшно. Я обнимал ее и успокаивал. Вот так… — Он обнял Элис, почти накрывая своим телом. — Я не боюсь любви, — прошептал Жюльен, склоняясь к самому ее уху. — Больше не боюсь. Я буду любить Жако до конца своих дней и сделаю для него все, что будет в моих силах.
Элис перевела дыхание и все же решилась задать этот очень важный для нее вопрос:
— Ты увезешь его во Францию?
— Я должен, chérie. Ты ведь все понимаешь.
Элис кивнула.
— Но у меня есть одно желание, и надеюсь, оно сбудется…
Элис запрокинула голову, чтобы видеть его глаза.
— Может, ты тоже смогла бы поехать с нами? Ты помогла бы мне растить Жако и дала ему всю любовь, которую может дать мать и сестра.
У Элис перехватило дыхание. Это и есть его желание? Глаза его подсказали, что все это правда, он открыт для любви, готов не только отдавать ее, но и принять от другого человека.
— Je t'aime, — продолжал Жюльен. — Tu as volé mon coeur. Tu as changé mon vie et… je pense que tu es la dernière pièce de mon casse-tête.
