В этом-то госпитале окружные попечители, отдав должное рекомендации Луи Пастера и поддавшись пламенным уговорам Вальдемара Хавкина, разрешили проведение опыта, о котором уже поговаривали в городе. Не третью роль тут сыграло и пожертвование на нужды заведения – весьма скромное, но пришедшееся очень даже кстати: куда лучше, чем ничего. Дипломированные эскулапы, обладавшие, в отличие от Хавкина, лицензиями на ведение медицинской практики, были приглашены в нищую больницу на обе стадии эксперимента: предварительную вакцинацию и заключительное инфицирование холерным вибрионом. Надо сказать, что большая часть заслуженных лекарей, ради сохранения реноме, отвергла приглашение явиться в третьеразрядную лечебницу для убогих, – такие тогда царили нравы в высоких профессиональных цехах. Но иные из целителей, наслышанные о судьбоносном опыте и ведомые великолепным профессиональным любопытством, пошли – и этого было достаточно для финала.
Слух об эксперименте на людях, строго говоря, мало кого обошёл стороной в парижском медицинском сообществе, и те, кто статью Хавкина не читали, теперь, накануне скандального события, напряглись в ожидании: что ждёт волонтёра? умрёт или не умрёт от холерной заразы? Доводы о том, что этот русский Хавкин уже провёл опыт на себе, мало кого убеждали: он сам всё это затеял, ему верить нельзя. Как будто кому-то в нашем мире можно верить за здорово живёшь…
Битком набитая общая палата на триста лежачих мест размещалась в бывшей монастырской трапезной – сводчатом зале с мелкими оконцами, прорубленными в мощных стенах крепостной кладки. Смирные жильцы обители, разбежавшиеся кто куда при опасных звуках марсельезы, изумились бы, обнаружь они здесь такое многолюдье. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде: лучше всё же тесниться здесь, чем загибаться на улице, под мостом.
Испытуемый волонтёр должен был получить свою дозу вакцины и остаться в госпитале под присмотром. И вот, назначили день и час и приглашения разослали видным столичным медикам. Хавкин приехал в госпиталь рано утром – проверить, готово ли отведённое для испытания вакцины помещение – освобождённую на несколько дней бельевую, расставлены ли там стулья для приглашённых. В этой бельевой после вакцинации останется на весь срок проверки Андрей Костюченко – Вальди настоял на этом, опасаясь, что в общем зале лечебницы его боевой друг подхватит ненароком какую-нибудь инфекцию. Хавкин взял на себя всю ответственность – от подготовки к опыту до его завершения – и, ни на кого не полагаясь, всё делал сам. Поэтому он и явился в госпиталь спозаранку, первым.
Но получилось иначе: в воротах госпиталя сторож сказал Хавкину, что его уже кто-то ждёт.
Порывисто миновав лечебный зал, доверху наполненный стонами и храпом, Вальди толкнул дверь бельевой и вошёл. На стульях, предназначенных для высоких гостей, смирно сидели трое бывших боевиков: Андрей Костюченко, щуплый Валера и Семён Дюкин.
– Я им рассказал, – поднялся Андрей навстречу Хавкину. – И они решили…
– Мы тоже решили рискнуть, – догнал Андрея Костюченко щуплый Валера. – Если, конечно, примешь…
– Но почему? – спросил Хавкин совершенно обескураженно. – Решили – почему?
– Хоть какая польза от нас будет, – разъяснил Дюкин. – А то сидим, как на заборе воробьи: ни себе, ни людям.
Часа через полтора начался съезд приглашённых. Они рассаживались в бельевой на случайных стульях, расставленных невпопад, и обменивались любезными приветствиями. Почти все здесь знали друг друга: круг избранных парижских медиков не широк, попасть туда и быть принятыми куда как нелегко… Ожидание неизбежно ведёт к возбуждению чувств либо к скуке; собравшиеся лениво обменивались шутками и анекдотами, не затрагивавшими, впрочем, напрямую предмета их посещения бедняцкого госпиталя; они были безукоризненно воспитаны. Сиделки в серых монашеских платьях обносили приглашённых прохладительными напитками.
Ожидание, как почти всё на белом свете, снабжено не только началом, но и концом. Бельевая действительно в конце концов набилась битком; ждать больше было некого, можно начинать. Хавкин нервничал. Бледный, с прыгающими желваками, он сжато изложил основу своего метода – предупредительную вакцинацию. Это не произвело желаемого впечатления: приглашённые знали, зачем они здесь, и ждали от экспериментатора не описаний, а действий. И как только в бельевой появились трое подопытных, уже переодетых в бесформенную больничную робу, в помещении вспыхнула оглушительная тишина, как будто сюда ввели приговорённых к смерти и сейчас на глазах у публики состоится казнь.
Волонтёры стояли рядком, лицом к собранию; им не предназначено было ни говорить, ни жестикулировать. С тем же успехом на их месте могли бы стоять каменные статуи или древесные стволы. Одухотворённость неподвижных персонажей отражалась в их лицах, в которые, испытывая смущение от родственной близости с этой выставленной на показ тройкой, сидевшие в бельевой господа избегали вглядываться.
А Хавкин, проверив и подготовив разложенные на операторском столике шприцы, подозвал жестом крайнего из тройки, засучил до плеча рукав его робы и, рассчитанным движением введя иглу в мышцу, сделал инъекцию. Вакцинированный отступил назад, его место занял второй из ряда. Потом третий… Дело было сделано. Хавкин прикрыл полотенцем инструменты на столике и оборотился к сидящим:
– Нам остаётся только поблагодарить наших добровольцев. Они останутся здесь на несколько дней, перенесут лёгкое недомогание, а потом им будет сделана контрольная инъекция – насыщенный раствор возбудителя холеры. Организм испытуемых, уже укреплённый полученным стойким иммунитетом против холерного вибриона, проигнорирует реальную опасность заражения: инфекция их не затронет.
Зал зашевелился и зашелестел, как будто ветер прошёлся по траве.
– Вы, уважаемые господа, – продолжал Хавкин, – получите приглашение на повторную инъекцию. А заключит наш эксперимент мой доклад на собрании Парижского биологического общества; там же будут представлены общественности трое живых и невредимых волонтёров, с которыми вы сегодня имели честь познакомиться.
Актовый зал парижского биологического общества, не в пример госпитальной бельевой, радовал глаз изысканным убранством просторного помещения – картинами на декорированных позолоченной лепниной стенах, живыми цветами в высоких греческих вазах и расставленными дугообразно рядами лакированных кресел, отделанных добротной коричневой кожей и побуждающих сидельцев к вдумчивым размышлениям.
Объявленный доклад, собравший полный зал слушателей, назывался «Азиатская холера и методы её предупреждения». Докладчик Вальдемар Хавкин, впервые в жизни надевший, по неукоснительным правилам Общества, фрачную пару, был собран и держался несколько скованно. Причиной тому был, отчасти, плохо подогнанный фрак с длинными фалдами, взятый напрокат, – он жал, тянул и давил там, где это было совершенно не предусмотрено. Явились, как и обещал Хавкин, трое подопытных добровольцев – Андрей Костюченко, щуплый Валера и Семён Дюкин. Они сидели в первом ряду кресел, вместе с почётными гостями, и ждали начала торжественного собрания.
Гостей здесь собралось раз в десять больше, чем в бельевой. И десятая часть публики, лицом к лицу столкнувшаяся в нищем госпитале с бывшими боевиками и наблюдавшая за их вакцинацией и инфицированием, – теперь явилась заслуживающими доверия свидетелями и гарантами чистоты эксперимента: вот ведь они сидят, герои-волонтёры, живые и невредимые, как и было обещано!
