Его устраивало сложившееся положение: работа целиком его занимала, и Анис была не в тягость, а в радость. Менять что-либо в этой картине он не желал. И так шло время, и время было счастливым.
В один из этих дней в деревушке, выбранной для вакцинации, Хавкин почувствовал – почуял! – враждебность жителей, не переходящую, однако, в агрессию. Он снова, уже по второму разу, послал лаборанта поговорить с деревенскими, потом продемонстрировал на себе укол и, так и не освободившись от ощущения угрозы, приступил к инъекциям. Ассистенты помогали ему – держали беспокойных пациентов мёртвой хваткой. Уговоры подействовали на лесных людей лишь поверхностно, у Анис это получалось куда лучше. Но Анис должна была присоединиться к ним лишь назавтра – она работала со своей группой в другой деревне, в двух часах пути, так что Хавкину оставалось управляться своими силами.
Тем временем для доктора и его сотрудников, с помощью местных, были разбиты две палатки в лесу: ночевать решили здесь, а наутро трогаться дальше. В походном жилище Хавкина висел гамак, над ним реял лёгкий шёлковый полог от кровожадных насекомых и прочих летающих и ползающих незваных гостей. Закончив работу, почти валясь с ног – блуждающая по жилам малярия не давала о себе забыть, и он уставал быстрей, чем хотелось бы, – Вальдемар добрёл до своей палатки, освещённой изнутри масляной лампой, трепетавшей язычком жёлтого пламени. Прежде чем подняться в гамак, написал в дневнике, приладив книжицу на колене: «Сделал сорок девять инъекций. Деревенские настроены недружелюбно. Около двадцати пациентов убежали в лес и прячутся. Как не хватает Анис! Местные, после уговоров, помогли нам укрепить наши палатки, нарезали пальмовые листья и выстлали ими земляной пол».
Ночь, сплошь насыщенная звуками странной чужой жизни, приглушённо гудела за стеной палатки, как колокол в тумане. Эта ночь была населена цикадами и гнусом, жабами, жуками и звёздами. Уложив в гамак своё большое тяжёлое тело, Хавкин потянул за бечёвку, удерживавшую свёрнутый в витую трубку полог под куполом палатки – и края шёлковой завесы скользнули вниз, почти коснувшись земли.
Теперь, в душной жаре, его должна была отпустить ломота усталости, и вслед за тем не знающий отсчёта времени сон – эта великолепная модель Вечности – обволочёт его и охватит. Он ждал, уже в полусознании, желанного налёта сна – но вместо этого почувствовал на лице, на руках, на груди упавшую на него шёлковую паутину полога, почему-то чуть влажную. Подниматься и заново укреплять защитную сетку у него не было ни сил, ни желания; авось, пронесёт… Вальдемар нетерпеливо сдёрнул с себя полог, повернулся на бок, и сон взял его.
Он проснулся перед рассветом – от пульсирующей боли там, где были царапины на коже и следы свежих комариных укусов. Его познабливало. Прижав ладонь ко лбу, он обнаружил у себя жар. Такое было для него не внове. Укутавшись в покрывало, он свернулся калачиком и постарался снова уснуть. Не получилось. Голова гудела, как ночь за стеной.
Ранним утром явились встревоженные сотрудники, все трое: Хавкин обычно поднимался раньше всех в полевом лагере, а нынче необъяснимо задержался. Рассеянно глядя на своих помощников, – они казались ему размытыми в полумраке палатки – он попросил воды и вымолвил с усилием: «Я захворал». Помощники, пошептавшись, решили дожидаться приезда Анис – они ничем не могли помочь Хавкину и не знали, что предпринять.
Анис появилась за час до полудня и застала Вальди в его гамаке. Палатка была не прибрана, полог валялся на полу. Хавкин оставался в ясном сознании, однако силы его убывали; он не мог подняться без посторонней помощи. Увидев Анис, он улыбнулся облегчённо и попытался сесть.
– Лежи, лежи! – подойдя, сказала Анис и взяла его за руку – горячую, вялую. – Я сейчас вернусь! Мигом! Ты спал без полога? – она кивнула на сброшенную шёлковую сетку.
– Упала ночью, – с усилием выдавил Хавкин.
Анис вышла и скоро вернулась назад, ведя за собою маленькую старушку, завёрнутую в длинную полосу светлой ткани, пропущенную между ногами и наброшенную на плечи. Старушка внимательно оглядела палатку, задержалась над скомканным пологом, а потом подошла к больному.
– Она поможет, – сказала Анис, стоявшая в головах гамака. – Она знает…
Знахарка действительно производила впечатление знающего человека. Своими зоркими, табачного цвета глазами на темнокожем то ли от загара, то ли по причине такой пигментации морщинистом лице она по-птичьи, без всякого выражения глядела на мир. Движения знахарки были рассчитаны и точны, словно ими управлял умный автомат. Наблюдая за ней, можно было предположить, что старушке ведомо куда больше, чем может показаться на первых порах стороннему наблюдателю. Скорей всего, так оно и было…
Своё внимание знахарка сосредоточила на опухлых ранках больного, образовавшихся на месте свежих укусов и царапин. Острым коричневым пальцем она с нажимом чертила круги вокруг покрасневших ранок, не сводя птичьего взгляда с их воспалённой сердцевины.
– Его отравили, – сказала, наконец, знахарка. – Это яд… Я дам мазь, будешь смазывать. Он не умрёт.
– Как отравили… – растерянно повторила Анис. – Когда?
– Ночью, – сказала знахарка. – Ещё не поздно лечить… Уезжайте отсюда, здесь опасно!
– Да, конечно, – сказала Анис. – Только вещи соберём…
– А сетку сожги, – сказала знахарка, указывая на полог босой ногой, но не прикасаясь к нему. – Там яд.
Бенгальский инцидент вызвал изрядную озабоченность в Лондоне, на Пэлл-Мэлл. Отчёт о происшествии, чуть было ни закончившимся гибелью Государственного бактериолога, составил и передал руководству консультант Джейсон Смит из управления военной разведки. Отчёт был снабжён комментариями и выводами, в его основу легла подробная информация, полученная от агентов Управления в Калькутте и отправленная с пометкой «Срочно!» по телеграфной линии Бомбей-Лондон.
Джейсон Смит, «открывший» доктора Хавкина для Британии, продолжал, в меру необходимости, курировать его и в Индии: в военном министерстве отдавали себе отчёт в том, каков научный калибр этого русского эмигранта и сколь полезен он может оказаться на службе Империи в будущем. Варварское покушение на его жизнь явилось событием экстраординарным, и, погибни он в тропических дебрях, эта смерть легла бы пятном на репутацию всего военного ведомства, потому что именно оно, как никто иной, несло ответственность за жизнь Хавкина в колонии. Может быть, несмотря на возражения доктора, следовало настоять на эскортировании его «кинжальных экспедиций» в глухие деревни конвоем, укомплектованным опытными и хорошо вооружёнными солдатами.
Из отчёта следовало, что покушение на жизнь Государственного бактериолога организовали и осуществили дикие туземцы, выступающие против британской политики поголовной вакцинации населения и видевшие в докторе Хавкине подосланного убийцу, впрыскивавшего деревенским жителям смертельный яд. Решено было расправиться с белым чужаком тем же безотказным способом: отравить его. Поскольку подсы́пать отраву ему в пищу было никак невозможно – он к местной еде не притрагивался, даже воду пил свою, привозную, – пошли другим путём: пропитали смертельным растительным ядом сетку полога, вывешиваемую на ночь над спальным гамаком. Можно предположить с высокой долей уверенности, что убийцы, для исполнения своего преступного замысла, привлекли кого-то из местных, нанятых приезжими с целью установки и уборки палаток. При высоком уровне круговой поруки, свойственной диким лесным жителям, выявить преступников и их пособников сегодня не представляется возможным… Далее отчёт утверждал, что спасительницей Хавкина явилась местная знахарка-травница: её снадобье позволило довезти Хавкина живым до Калькутты, где он был госпитализирован для прохождения надлежащего лечения.
