А пока лабораторная работа над противоядием верно и довольно-таки быстро продвигалась вперёд, чума, сметая сотни тысяч жизней, блуждала по всему западному побережью Индии, и никто не мог отрубить ей лапы… Хавкин ещё за полтора месяца до начала массовой вакцинации начал составлять подробный план профилактических действий в самом Бомбее и в устойчивых очагах инфекции – в изолированных лесных деревнях: примерное количество пациентов, расположение на местности, доступность. То была непростая работа для его сотрудников. Такая рекогносцировка настораживала лесных людей в зонах поражения и вызывала враждебность: что, мол, эти городские тут вынюхивают, чего им надо? И эти неурядицы, посреди зачумлённых хижин, вспыхивали ещё до появления там белого чужеземца с его шприцем.
Анис, по поручению Хавкина, руководила составлением плана будущих вакцинаций. Она ездила по всей провинции, не всегда поспевая вернуться на ночь в Бомбей, она забиралась в самые глухие уголки, и, с оглядкой на «кинжальные экспедиции» в Бенгалии, её работа выглядела продуктивной и успешной. По официальным данным, в ходе борьбы с холерой Хавкин собственноручно привил вакцину сорока двум тысячам человек. Эта цифра вызывала восторженное удивление у публики, и, по плану Анис, наступление на чуму должно было носить ещё более агрессивный характер. Всё было готово, дело стало лишь за вакциной, над изготовлением которой Вальди просиживал за лабораторным столом с утра до вечера, а случалось, и с вечера до утра.
Свободные вечерние часы, которые удавалось выкроить, он проводил с Анис, если, разумеется, она оказывалась в Бомбее, а не в какой-нибудь заброшенной деревушке, где нужно было вести счёт тем, кому через недолгое время предстояло выстроиться в очередь на укол к доктору Хавкину. Вести счёт и пытаться внушить и уговорить этих непуганых жителей не бояться и ни в чём не противодействовать доктору, который скоро приедет. Появления белого чужеземца многие здесь боялись сильней, чем появления чёрной чумы: с ней были знакомы не понаслышке.
Разговоры с Анис, далёкие от непрерывной лабораторной запарки, согревали душу Вальди и освобождали её от забот. К собственному удивлению, он, для поддержания приятного разговора расспрашивая об отношениях Анис и её сородичей с Высшей Силой, сам увлекался этой безграничной темой, сопоставляя многочисленных обитателей индийского пантеона с одиноким Богом Авраама, Исаака и Яакова. Хавкин в Бога не верил – ни в сердитого, ни в доброго. Но идея вселенского единоначалия была ему близка; он не отворачивал от неё лицо.
Люди окружали Вальди Хавкина, а в Индии ещё и боги – танцующие, сидящие в позе лотоса, двенадцатирукие, со слоновьей или кошачьей головой. Такое пёстрое многообразие свидетельствовало о том, что индийцы склонны к наивному мышлению, детскому восприятию бытия. И это уже не говоря об их патологическом почитании коровы. Впрочем, тут нечего на них кивать: ненависть евреев к хавронье по своему белому накалу ничуть не уступает любви индийцев к бурёнке… Хавкин был далёк от мысли изучать и исследовать людей – хоть коровьих почитателей, хоть свиноненавистников, – подобно неразумным бактериям, на предметном столике своего микроскопа. Нет-нет! В людях-человеках он, не без смущения души, различал отблеск холодного сияния Высшей Силы, и это делало их в глазах Вальди существами высшего порядка – всех, без разбора. Их – да, а корову – нет. Он понимал, что тут всё дело в разнице изначальных культур, но заставить себя проявлять уважение к корове не мог. И представить себе неодушевлённую Высшую Силу, управляющую процессами Вселенной, со слоновьим носом – не желал. Зато он без туда представлял себе реакцию Арона Хавкина, своего отца, на новость о том, что Безымянный, спустившийся к Моисею на горе Синай, размахивал хоботом, – и эта реакция была страшной… Однако же Вальди и не думал вступать с Анис в религиозные споры; он внимательно слушал, мысленно делая отточия на тех или иных интересных деталях. Многобожцы были ненавязчивы, и это привлекало в них Хавкина: свои пристрастия они держали при себе, не нагружая ими посторонних. Миссионерство было тут не в ходу: человеку дано самому разбираться с собою, вот пусть и разбирается.
По пантеону своих богов Анис расхаживала, как ребёнок по магазину игрушек; там было на что посмотреть. А у чужестранца разноцветные фигурки богов – розовые, голубые, жемчужного цвета – вызывали смешанные чувства. Вальди готов был принять правила этой игры, но всерьёз назвать свою Анис язычницей у него бы язык не повернулся. А ведь она, при всей приверженности просветительской идеологии Национального конгресса, оставляла в своих мудрёных воззрениях местечко, на котором сидели рядком Брахма, Вишна, Шива. И не она одна: сам Ганди ставил мать-корову чрезвычайно высоко… На фоне всех этих диковинных фигур Невидимый, шёпот которого, говорят, улавливал, уединяясь за своими шатрами, праотец Авраам, – Бестелесный и Невидимый казался истинным воплощением Высшей Силы в двух словах, прилетевших из космических глубин: «Я есмь!»
Всё, к сожалению, постигается путём сравнения. Ну, если не всё, то многое… Рядом с жизнеописанием Шивы или Брахмы история Авраама, в ожидании божьего сигнала сидящего весь день напролёт за шатрами, на камне, трогала Вальди Хавкина куда сильней индийских небесных сказок. Он помещал себя рядом с Авраамом, на соседнем камушке, и, наставив ухо, вслушивался – но ничего не долетало до его слуха.
Он, Володя, рядом с праотцом Авраамом – это было внове: раньше, в Париже или тем более в Одессе, ему такое и в голову не приходило. А здесь, среди танцующих и перебирающих музыкальные струны индийских небесных героев, такая отечественная картина представлялась Вальди зримой: он и Авраам. И космическое молчание Невидимого и есть его посыл.
Но такие отношения доктора Вальдемара Хавкина с Высшей Силой никого не касались и были его личным делом. Его и старика Авраама. И эти мимолётные свидания случались урывками, в редкий час передышки, и растаивали в песках пустыни за шатром праотца, как только Хавкин возвращался к лабораторному столу.
Он искренне дивился появлению в его жизни пращура, и ощущение от встречи с ним было скорее приятным, чем тревожным. Авраам, вслушиваясь, утверждал не только бытие Главного Созидателя, но и бесповоротное повиновение его воле. Заглядывая в лицо патриарха, Вальди и сам как бы признавал того, в кого не верил, но существование Которого, всё же, не отвергал сплеча. А иначе как бы случились с ним, с Володей, совершенные чудеса, не поддающиеся объяснению? Их немного, их можно пересчитать по пальцам, но тут и одного было бы достаточно. Итак: выпустили из тюрьмы после убийства на бульваре, фелюку не утопили на границе, знахарка спасла от верной смерти. Но самое главное чудо, чудо из чудес – это изобретение противохолерной вакцины и появление, как с неба свалившегося, Джейсона Смита, консультанта неизвестно кого. Без этого консультанта не открылась бы перед Вальди великая возможность применить свой препарат в Индии, в полевых условиях, и остановить пандемию. А иначе, весьма вероятно, вакцина ушла бы в песок, так и не найдя массового применения… Что это всё – случайности, совпадения? Кто или что стоит за этим звездопадом чудес?
Этот вопрос до поры до времени оставался без ответа. У Вальди не было ни желания, ни силы поднять руку и указать вытянутым пальцем: «Вот, Он!» В своей бомбейской лаборатории, на втором этаже бывшего дворца португальского наместника, Хавкин и не искал разгадки – его устраивал поступательный ход событий, и этого было достаточно. Но вопрос оставался, он то возникал, то исчезал, и само его существование побуждало к ответу.
