От поезда Бомбей-Калькутта никто никуда не шарахался, разве что звери лесные; о слоне, угодившем под паровоз, знали несметные индийские массы. Повезло кочегару, что то был слон, а не корова: окажись под колёсами коровёнка – и индийский народный бунт, не уступающий русскому, грянул бы. Народные бунты повсюду одинаковы, если присмотреться.
Сидя в своём купе, в вагоне 1-го класса, Хавкин провожал взглядом бежавший за окном зелёный пейзаж. Пространство перед глазами Вальди сливалось воедино со временем, и колёса, умиротворённо постукивая, навевали дремоту. Впереди была ночь, и день, и ещё одна ночь. Соседи не досаждали Хавкину ни приглашениями на рюмку бренди, ни предложениями сыграть в штосс; никто от скуки не набивался ему в дорожные собеседники. Это избавляло Вальди от излишних хлопот, но в то же время и настораживало: в долгой дороге всё ж принято знакомиться с попутчиками и коротать время вместе – а тут такая пустота, почти зияющая. Одесский еврей Владимир Хавкин через всю Индию едет в Калькутту навестить профессора Бхарату Рама, такое предприятие выбивается за рамки вялой повседневности, но никто не проявляет к Вальди никакого интереса. Едет махатма Хавкин, сидит в своём купе, как попугай в клетке – ну и пусть себе сидит… Неохотно отвлекаясь от этих необыкновенных мыслей, он перебирал свои журналы, разложенные перед ним на столе, и с головой уходил в одну из научных статей. И мгновенный пейзаж за окном незаметно перетекал в бесконечное пространство формул и цифр.
В Калькутту приехали утром, прозрачным, как леденец. Просторный и комфортабельный номер в отеле Тадж-Палас ничем не отличался от своих лондонских гостиничных близнецов, разве что платой за постой – тут цены были пониже – и прочными железными сетками, натянутым над балконами наподобие забора. Эти сетки не для красоты были здесь устроены и не для защиты от уличных воров-домушников – они служили надёжной преградой от вторжения в комнату обезьян, вольно скакавших по деревьям парка, в центре которого располагался отель Тадж-Палас.
Хавкин нашёл Калькутту такой же, какой оставил её, отправляясь в Бомбей, на войну с чумой; город как город… Правду сказать, и тогда, годы назад, Вальди не особенно вглядывался в столичные черты: борьба с азиатской холерой полностью его занимала, не говоря уже о том, что картины городов, от Одессы до Калькутты, оставляли его безразличным. Исключение, пожалуй, составлял лишь один светлый милый городок – Лозанна, с его неназойливыми жителями, подстриженным парком и тем странным стариком, неизвестно откуда взявшимся и сидевшим на лавочке, на озёрном берегу.
Бхарата Рам жил в старой части Белого города, на зелёной тихой улице, на которой праздные пешеходы встречались нечасто, а коровы вообще не появлялись. Дверь в просторный коттедж профессора отворила Хавкину обёрнутая в белое сари служанка и провела гостя вглубь дома. В гостиной, обставленной добротной английской мебелью, на обитом шёлком викторианском диване Вальди увидел Бхарату в расхожей национальной одежде. На стройном деревянном столике перед диваном лежали раскрытыми несколько газет – местная Indian Post и английская The Times. В клетчатом саронге и просторной рубахе хозяин выглядел здесь как вполне чужеродный человек, случайно очутившийся в богатой лондонской квартире.
– Вот и вы! – протягивая руки навстречу гостю, сказал Бхарата. – Как я рад! Простите, что не могу подняться вам навстречу – ноги не держат.
– Это вы простите, – сказал Вальди, – за то, что редко писал. Дружеские письма не мой жанр; может, дюжина наберётся общим счётом.
Он уселся в удобное кресло с высокой подушкой, с резными подлокотниками, и принялся внимательно, как врач, разглядывать хозяина.
– Да, я изменился, – улыбаясь под пристальным взглядом Хавкина, сказал Бхарата. – Но узнать меня ещё можно, не правда ли?
– Есть вещи, над которыми мы не властны, – сказал Вальди, помолчав.
– Например? – с интересом спросил Бхарата.
– Старость, болезни, – сказал Хавкин.
– И это говорите вы, махатма! – повысил голос Бхарата Рам. – Вы, спасший от смертельных болезней миллионы жизней!
– Миллионы уцелели, десятки миллионов погибли… – пробормотал Хавкин.
– Даже один-единственный человек, спасённый в своё время, в назначенный час, – сказал Рам, – поддерживает равновесие мира. Так он устроен, этот мир.
– Откуда это, друг мой? – вдруг оживился Хавкин.
– Из древности, – сказал Бхарата. – Вам это о чём-то говорит?
– Да, – сказал Хавкин. – «Спасая одного человека, ты спасаешь всё человечество» – так, если не ошибаюсь, утверждали наши библейские мудрецы. Застряло, знаете ли, с детства в памяти.
– Вот видите, – сказал Бхарата Рам, – древняя мудрость одна на всех нас: у неё один корень.
Служанка в сари, двигаясь неслышно и мягко, как белая кошка, принесла чай. Бережно отодвинув газеты в сторону, она поставила на стол поднос с медным чайником и двумя фарфоровыми чашками.
– Вам не противопоказано? – кивнув на чайник, спросил Хавкин.
– Наша жизнь составлена из двух величин: первая – вдох, вторая – выдох, – беспечально ответил Бхарата. – Вы меня застали, махатма, на конце выдоха. Время противопоказаний прошло, теперь мне уже всё можно. – Он помолчал, дожидаясь, когда служанка выйдет из комнаты. – Всё можно, да беда в том, что почти ничего не хочется. Ну, это и естественно!
– Я понимаю, – словно прося прощения, сказал Вальди. – Истончение желаний… Это, может быть, всем нам свойственно. Годы!
– Теперь мои интересы сузились и ограничиваются грубыми реалиями. – Бхарата положил сухую, как щепка, ладонь на стопку газет. – Мне нравится быть зрителем в битком набитом зале.
– Да? – подтолкнул Вальди замешкавшегося было Бхарату.
– Зрителем в театре мирового абсурда… Это так увлекательно, – легонько постукивая ладонью по газетам, повторил Бхарата, – не выходя из дома, следить за ходом событий по всему свету, поражаясь тому, какие дикие и опасные глупости творят сильные мира сего. И чем ближе вы к переходу в другой мир, тем отчётливей это видно.
– Да, верно, – сказал Вальди. – Мы зрители. Изменить ход событий мы не можем. Двадцать лет назад я думал – можем! А теперь передумал.
– Думающий человек всегда вправе передумать, – улыбнулся Бхарата, и смуглое его лицо, складчатое, как печёное яблочко, пришло в движение. – И чем раньше это произойдёт, тем лучше. При чём здесь годы! Несколько лет назад мы думали, что этот новый век принесёт людям мир и покой. Новый двадцатый век, завершающий тысячелетие!
– Ну, войны же пока нет! – возразил Хавкин.
– Европа воюет всегда, всю свою историю, – сказал Бхарата Рам. – А мир. – только перерыв между войнами… Вы читаете газеты?
– Нет! – ответил Хавкин. – Вот уж нет.
– Не буду уговаривать… – сказал Бхарата. – Но поверьте мне на слово: перерыв идёт к концу, Европа накануне большой бойни. Пандемия войны надвигается на мир, и даже вам, махатма, не под силу её остановить. Но кто-то же должен рискнуть! Может, вы?
