– И сегодня, и вчера, – сказала Свекольная. – Каждый божий день вижу. Живём же вместе, товарищ!
Ну да. Ася почему-то живёт вместе с этой странной старухой, сидящей со своей свёклой над ведром. Когда-то, студентом, он не замечал еврейских свекольных старух и куриных стариков, они были естественной частью его одесского мира.
– А как к ней пройти? – замирая, спросил Вальди. – К Хасе?
– Никак! – сказала Свекольная. – Она на работу ушла. Вот с работы придёт на обед – тогда, конечно…
– А где она работает? – спросил Вальди.
– В лавочке галантерейной, – дала справку Свекольная. – Пуговицами торгует… А вы кто ей будете?
– Никто, – сказал Вальди. – Знакомый… Я ей передам кое-что, через вас. Можно?
– Боже мой! – сказала Свекольная. – Ну конечно! Давайте!
Вальди, заведя руки за голову, отстегнул тоненькую шейную цепочку с маленьким, с ноготь мизинца, магендавидом – памятный подарок из прошлого времени, от Аси – и протянул свекольной еврейке.
– Вот это передайте ей, – сказал Вальди, – и скажите: шесть вечера, кафе Фанкони. Я там буду ждать… А это вам, – он положил поверх цепочки хрустящий красный червонец. – Не обидитесь?
– Только не волнуйтесь, – успокоила Свекольная. – Сказать – от кого? Цепка?
– Она догадается, – сказал Вальди.
Свекольная еврейка убрала руку с цепочкой и червонцем под фартук, и Хавкину показалось, что она, из-под серо-седых косм, сползших на лоб, заговорщицки ему подмигнула.
Состоять в заговоре со свекольной еврейкой, проживающей в одной квартире с Асей, – это что-то невообразимое, чёрт знает что! И тем не менее именно так обстояло дело: Вальди ничего тут не мог поправить или изменить.
В шесть вечера Хавкин подошёл к кафе Фанкони. В студенческие годы в этом знаменитом заведении он не бывал, не был ни разу – дорого, и репутация торгово-буржуазная. Как видно уже по богатому подъезду, и нынче Фанкони привлекает не первых встречных-поперечных, а публику избранную и изысканную – то ли солидными ценами, то ли устойчивой традицией. На традиции мир держится, как на стриптизном шесте, хотя иногда и срывается.
Зал кафе был освещён золотистым мягким светом; хотелось в него окунуться как можно скорей и поплыть по течению, вглубь комнаты. Хавкин вошёл и остановился на пороге, оглядываясь и выискивая: моложавый стройный старик в отлично сшитом коричневом костюме-тройке, удобных замшевых туфлях, в бежевой фетровой шляпе, прямо сидевшей на голове, с деревянной тростью в руке, украшенной резным набалдашником из слоновой кости: раздувшая капюшон голова кобры. Он был здесь чужим, этот элегантный старик. В нём с первого взгляда угадывался приезжий издалека; он привлекал внимание. Сидя за своими столиками, посетители кафе с любопытством глядели на него – как он шёл мимо них по проходу, легко помахивая диковинной тросточкой.
Пройдя полпути – до конца зала оставалось уже немного, – он увидел слева от себя одиноко сидевшую тучную женщину, не спускавшую с него глаз из-под начерченных чёрной тушью бровей. Эта женщина выглядела лет на семьдесят, землистый цвет лица, неровно тронутого розовой пудрой, выдавал нездоровье старухи. Одета она была скорее неряшливо, чем экстравагантно, и тем отличалась от склонной к эпатажу богемной клиентуры Фанкони: синяя суконная юбка на опухлых ногах, чёрные вдовьи чулки, подвёрнутые узлом под бесформенными коленями, белая шёлковая блузка в пёстрых цветах обтягивала расплывчатую грудь. Голову венчала широкополая красная шляпа, к тулье которой была приклеена распахнувшая крылья птица табачного цвета, величиной с мышь. Табачная птица, сидевшая смирно, была на шляпном поле ни к селу ни к городу, да и сама красная шляпа никак не подходила к одутловатому старухину лицу, на верхней морщинистой губе которого явственно пробивались волоски усов. От этих усов Вальди опешил ещё сильней, чем от табачной птицы. Поравнявшись с женщиной в шляпе, он замедлил шаг, но не остановился. А усатая неподвижно, как куль, сидела на своём стуле; казалось, она свешивалась с него.
Дойдя до конца прохода, Хавкин развернулся и, не глядя более по сторонам, направился к выходу из кафе. Боковым зрением он увидел старуху с птицей, она следила за его приближением, а потом глядела ему вслед – пока он не вышел на улицу и не исчез. Она глядела на его стройную спину, на его руку с тростью, и глаза её на застывшем лице были налиты слезами – горя или же счастия…
А Вальди, выйдя на свет улицы, остановился, как после приступа тяжкого испытания, отнявшего у него все силы.
– Эй, товарищ! – услышал он оклик. – Мистер!
Официант из кафе шёл к нему, что-то держа в вытянутой руке.
– Вы вот забыли! – сказал официант, подойдя. – Дама в шляпе просила передать.
Свекольная еврейка выполнила поручение. Вальди взял свою цепочку из ладони посланца и опустил в карман жилета. Память, значит, останется при нём. А зря…
Не успел официант отойти и шага, как к Хавкину подбежал мальчишка-беспризорник, оборванец с лицом весёлым и лукавым:
– Дядечка, дай денежку!
Вальди сунул руку в карман пиджака – там было пусто. Помешкав, он выудил из жилетного кармана цепочку со звёздочкой и протянул оборванцу. Тот цапнул милостыню – и его как ветром сдуло.
Ну, вот и всё, – шагая от Фанкони к своему «Пассажу» на углу Дерибасовской, рассуждал и раздумывал Вальди Хавкин. – Больше не о чем вспоминать, можно жить дальше – не оглядываясь и не вертя головой. Хватит! Он шёл, шагал сквозь уличные скопления людей, как через чащу и прогалины, – сквозь германский Чёрный лес или индийские джунгли, составленные из холоднокровных деревьев. Всё кончено, можно уезжать отсюда хоть завтра. Куда? Во Францию, в Испанию – какая разница… Повсюду в мире одинаково хорошо, если идти вперёд, а не глядеть назад, не шебаршить кочергой погасшие угли. Ну, действительно, не идти же сейчас в Университет, к Киту, не ехать же на Большой фонтан к тому косогору. Всё кончено! Круг, наконец, замкнулся. Может, всё было так устроено изначально, и вот теперь начнётся снова: необъяснимое просветление на остаток жизни, который не дано вычислить, отщёлкивая косточки на перекидных счётах. Довольно экспериментов с воспоминаниями – они тянут на дно, как чугунный балласт. Завтра, первым же пароходом – не всё ли равно, куда: на юг, на запад или на восток.
В вестибюле администратор протянул ему из-за стойки визитную карточку с золотым обрезом:
– К вам гость, господин Хавкин.
«Семён Наумович Певзнер, – значилось на карточке. – Психоаналитик, профессор».
Имя профессора ни о чём не говорило Вальди. «Но самое время, – он подумал, – для психоанализа. Просто в точку!»
– Просил что-нибудь передать? – спросил Хавкин, двумя пальцами держа визитку над мраморной стойкой.
– Он ждёт в холле, – ответил администратор. – Вон сидит…
– Давно ждёт? – спросил Хавкин, убирая визитку в портмоне.
