– Реха уже оформляет визы?
– Нет, я этого не говорю, Йооп. Я хочу сказать…
– Когда я спрашивал тебя про визы на выезд, ты ответила, что ими занимается Реха. И ты мне не солгала. Скорее, заставила поверить в неправду. – С этими словами он нежно поцеловал жену в лоб, раз, потом еще раз. – Но дело не в этом, Труус. Ты ведь знаешь, дело совсем в другом.
Труус почувствовала, как, несмотря на все ее усилия, слезы навернулись ей на глаза.
– Сколько раз это уже случалось с нами, Йооп. Я просто не хотела давать тебе надежду, пока сама не буду знать наверняка.
Он вытер слезу, которая текла по ее щеке.
– Ты нужна мне, Труус. Ты, и никто другой.
– Я – женщина, неспособная родить, живущая в мире, который ценит женщин лишь по тому, скольких детей они произвели на свет!
Муж притянул ее к себе, и ее щека оказалась прижатой к его груди, как раз напротив его равномерно, неторопливо бьющегося сердца.
– Ты не права, – сказал он, гладя ее по голове так ласково, словно она и была тем ребенком, которого они потеряли. – Ты – женщина, делающая очень важное дело в мире, который отчаянно нуждается в тебе. Но чтобы продолжать, тебе надо научиться заботиться о себе самой. Ты не поможешь другим, если потеряешь здоровье.
Старые друзья
Отто Пергер стоял у хлебной палатки на Нашмаркте, когда неподалеку раздался знакомый тихий голос. Он оглянулся. Через две палатки от него, у прилавка мясника, Штефан Нойман уговаривал младшего брата. Тот уткнулся носом в стеклянный бок соседнего прилавка, где Отто только что купил по плитке шоколада своим внучкам.
Наблюдая за старшим из братьев, Отто с удивлением понял, что, оказывается, скучал по нему. Сколько клиентов перебывало в его маленькой парикмахерской и сколько еще будет, но все они ему безразличны, чего не скажешь об этом парнишке: всякий раз, когда он возникал на пороге комнатки в театральном полуподвале, Отто начинал улыбаться, даже еще до знакомства его с внучкой. Теперь он, конечно, не приходит, да Отто и не смог бы обслужить его, если бы он пришел. И с Зофией Хеленой они тоже не видятся.
Отто наблюдал за тем, как мясник, не обращая на Штефана внимания, взвесил отличный кусок вырезки женщине, которая подошла после него. Ничего особенного, так было заведено у многих продавцов: обслуживали сначала взрослых, а дети ждали. Но когда наконец подошла очередь Штефана, мясник содрал с него двойную цену за завалящийся, заветренный кусок мяса.
Штефан попытался возразить:
– Но вы же только что…
– Ты за мясом пришел или зачем? – напустился на него хозяин прилавка. – Мне-то все равно.
Мальчик признал свое поражение. Так, по крайней мере, думал Отто, наблюдая за мясником, который поглядел на протянутые ему рейхсмарки так, словно впервые видел такие деньги. По выражению лица Штефана Отто понял, почему он раз за разом отказывался встречаться с Зофией Хеленой после истории в парке Пратер. Внучка пересказала ее матери, а та подробно описала все деду. Бедный юноша просто не находит в себе сил встретиться с Зофи, свидетельницей его унижения, а еще ему наверняка кажется, что причина случившегося – он сам.
– Почему нам нельзя шоколадку? – ныл тем временем младший брат. – Раньше они всегда у нас были! У папы на…
Взяв малыша за руку, Штефан что-то тихо шепнул ему на ухо и велел не отходить от него, пока продавец не завернет ему мясо.
– Вальт, шоколад купим в другой раз.
– Штефан! – воскликнул Отто, притворяясь, будто только что его заметил. – Давненько мы с тобой не встречались. Полагаю, тебе уже пора стричься. – Наклонившись к малышу, он протянул ему шоколадку. – Ты-то мне и нужен, Вальтер. Продавец шоколада только что продал мне две плитки по цене одной, а я уже слишком стар и толст, мне вредно есть столько шоколада.
Вторую плитку он изловчился тайком сунуть Штефану в сумку, прежде чем пожал ему руку. Мальчик сильно похудел и повзрослел. Старому парикмахеру хотелось верить, что он съест шоколад сам, хотя, скорее всего, отдаст братишке. А еще ему хотелось купить им целую коробку шоколада, хотя это, конечно, ни к чему: во-первых, наверняка есть масса вещей, которые им сейчас нужнее шоколада, а во-вторых, ничего хорошего, если кто-нибудь увидит, как он им помогает.
Отто торопливо огляделся. Мясник уже занялся следующей покупательницей. На них троих никто не обращал внимания. Снова повернувшись к братьям, он вдруг заметил на губе у Штефана шрам. Откуда он взялся? Когда Отто стриг мальчика в последний раз, его еще не было.
– Кажется, я задолжал тебе стрижку за тот раз, когда Зофи сказала, что я тебя не стриг, – произнес он.
– Но вы и денег с меня не взяли, герр Пергер.
– Вот как? Да, стариковская память не то что юношеская.
Волосы мальчика как будто совсем не отросли. Либо он ходит к еврейскому парикмахеру, либо его стрижет кто-то из домашних. Отто и сам не понимал, почему предложил мальчику постричься. Он ведь знал, что Штефан не придет, и знал, что Штефан это знает. Наверное, ему было нужно, чтобы Штефан знал кое-что еще: ему, Отто, очень хочется, чтобы все было иначе.
– Вообще-то, – продолжил Отто, – мне очень интересно, что ты сейчас пишешь, да и Зофии Хелене, наверное, тоже. Знаешь, ей ведь понравилось быть звездой сцены.
– Репетировать больше негде, разве что в еврейском центре, – ответил Штефан.
– А… да, – согласился Отто.
Мальчик, который еще совсем недавно приводил друзей к себе домой, где они репетировали пьесы в бальном зале, теперь ютился со всей семьей в крошечных комнатах для прислуги, только без прислуги, поскольку арийцам моложе сорока пяти лет было запрещено наниматься к евреям, даже если тем было чем платить.
К Отто подбежала Зофия Хелена, волоча за собой упирающуюся Иоганну, и воскликнула:
– Дедушка, только не говори, что ты еще не купил шоколада! Иоганна… О!..
«О, как мне не хватало вас, Холмс», – подумал Отто, хотя и не знал, кто – внучка или ее друг – играл в пьесе Штефана роль Холмса.
– Зофия Хелена… – просто произнес Штефан.
Наступила неловкая пауза, и вдруг они заговорили оба.
– Американцы сняли фильм по «Марии-Антуанетте» Цвейга, – сообщила Зофия Хелена.
– Как продвигается твое доказательство? – спросил Штефан.
– Профессор Гёдель уехал в Америку, – грустно ответила Зофия Хелена.
– А-а. Так он еврей? – с оттенком укоризны спросил Штефан.
Отто не нашел в себе сил винить мальчика за это.
– Он… Гитлер отменил должность приват-доцента, – объяснила Зофия Хелена. – При новом режиме профессору пришлось подать заявление на другую должность в университете, но ему отказали. Наверное, из-за его венских связей.
– Сам не еврей, но водит компанию с евреями, – понял Штефан. – То, в чем сегодня в Вене мало кто хочет быть уличен.
