Волшебник встретил Страшилу приветливо.
— Вы не рассердитесь, мой друг, если я сниму с вас голову? — спросил он. — Мне надо набить ее мозгами.
— О, пожалуйста, не стесняйтесь! — весело ответил Страшила. — Снимите ее и держите у себя, сколько хотите. Я не почувствую себя хуже.
Гудвин снял голову Страшилы и заменил солому кульком, полным отрубей, смешанных с иголками и булавками. Затем поставил голову на место и поздравил Страшилу.
— Теперь вы умный человек — у вас новые мозги самого лучшего сорта.
Страшила горячо поблагодарил Гудвина и поспешил к друзьям. Элли смотрела на него с любопытством. Голова Страшилы раздулась, из нее торчали иголки и булавки.
— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросила Элли.
Первое издание «Волшебника Изумрудного города» 1939 года, хотя книга была восторженно встречена юными читателями, советская литературная критика не заметила. Едва ли не единственную рецензию опубликовал в 1940 году журнал «Детская литература». Ее автор студент Института кинематографии, ставший позже известным писателем, Юрий Нагибин довольно прохладно отозвался о сказочной повести Волкова:
«Вера в себя великое свойство: соломенное чучело Страшила находчив и умен, но зная, что у него нет мозгов, он не верит в свой ум, и потому несчастлив. Гудвин набивает голову Страшилы отрубями вместе с булавками и иголками, торчащими сквозь матерчатую его голову, как доказательство остроты ума, и Страшила поверил в свой ум и среди окружающих приобрел славу первейшего мудреца. Если бы подобным образом развенчивалась в книге и вся ее сказочная романтика, маленький читатель, побродив с девочкой Элли по стране чудес и небылиц, понял бы, что чудеса — выдумка легковерных людей, и вернулся в свой реальный Канзас.
Из этого вовсе не следует, что всякая сказка должна развенчивать собственную романтику. Но здесь попытка сделана, и не завершена: разоблачен Гудвин, но существуют злые и добрые волшебницы, летающие обезьяны, люди со стреляющими головами. Почему же тогда не быть подлинному волшебнику Гудвину, настоящему изумрудному городу, — ведь чудеса все-таки существуют! Эта раздвоенность лишает книгу ясного вывода…
В таком виде книга с большим удовольствием прочтется взрослыми, которые сами восполнят недостающее. Но маленький читатель, для которого мир этой книги достоверен, останется неудовлетворенным, у него будет слишком много «почему», на которые он не получит ответа».
Рецензенту не понравилось в сказке именно то, чем она привлекла маленьких читателей. Элли вовсе не волшебница, а реальная девочка, занесенная ураганом в Волшебную страну. Но она является средоточием чудес: освобождает страну от злых волшебниц, добивается исполнения желаний, преодолевает вместе с друзьями все препятствия. В глазах жителей Волшебной страны эта добрая, мужественная, умная девочка становится настоящей волшебницей. Реальность и волшебство мирно соседствуют друг с другом.
— Я начинаю чувствовать себя мудрым! — гордо ответил Страшила. — Только бы мне научиться пользоваться моими новыми мозгами, и я стану знаменитым человеком!
— А почему из твоих мозгов торчат иголки? — спросил Железный Дровосек.
— Это доказательство остроты его ума, — догадался Трусливый Лев.
Видя Страшилу таким довольным, Железный Дровосек с большой надеждой отправился к Гудвину.
— Мне придется прорезать у вас дыру в груди, чтобы вставить сердце, — предупредил Гудвин.
— Я в вашем распоряжении, — ответил Железный Дровосек. — Режьте, где угодно.
Гудвин пробил в груди Дровосека небольшое отверстие и показал ему красивое шелковое сердце, набитое опилками.
— Нравится ли оно вам?
— Оно прелестно! Но доброе ли оно, это красивое сердце, и сможет ли любить?
— О, не беспокойтесь! — ответил Гудвин. — С этим сердцем вы будете самым чувствительным человеком на земле!
Сердце было вставлено, дыра запаяна, и Железный Дровосек, ликуя, поспешил к друзьям.
— О, как я счастлив, милые друзья мои! — громко заявил Дровосек. — Сердце бьется в моей груди, как прежде. Даже сильнее, чем прежде! Я так и чувствую, как оно стучит о грудную клетку при каждом моем шаге! И знаете что? Оно гораздо нежнее того, которое было у меня прежде! Меня переполняет любовь и нежность!
В тронный зал вошел Лев.
— Я пришел за смелостью, — робко молвил он, переминаясь с лапы на лапу.
— Одну минуточку! — сказал Гудвин. Он достал из шкафа бутылку и вылил содержимое в золотое блюдо. — Вы должны это выпить! (Это был шипучий квас с примесью валерьянки.)
Запах не особенно понравился Льву.
— Что это? — недоверчиво спросил он.
— Это смелость. Она всегда бывает внутри, и вам необходимо проглотить ее.
Лев сделал гримасу, но выпил жидкость и даже вылизал тарелку.
— О, я уже становлюсь сильным! Храбрость заструилась по моим жилам и переполняет сердце! — заревел он в восторге. — Спасибо, о, спасибо, Великий Волшебник! — И Лев помчался к друзьям…
Для Элли потянулись дни тоскливого ожидания. Видя, что три заветных желания ее друзей исполнились, она горячее, чем прежде, стремилась в Канзас.
Маленькая компания целыми днями вела разговоры. Страшила уверял, что у него в голове бродят замечательные мысли; к сожалению, он не может открыть их, так как они понятны только ему одному.
Железный Дровосек рассказывал, как ему приятно чувствовать, что сердце бьется у него в груди при ходьбе. Он был совершенно счастлив.
А Лев гордо заявил, что он готов сразиться с десятью саблезубыми тиграми, — так много у него смелости! Железный Дровосек даже опасался, не слишком ли большую порцию смелости поднес Льву волшебник и не сделал ли он Льва безрассудным: ведь безрассудство ведет к гибели.
Одна Элли молчала и печально вспоминала о Канзасе.
Наконец, Гудвин призвал ее:
— Ну, дитя мое, я додумался, как нам попасть в Канзас!
— И вы отправляетесь со мной? — изумилась Элли.
— Обязательно, — ответил бывший волшебник. — Мне, признаться, надоели затворничество и вечный страх быть разоблаченным. Лучше я вернусь в Канзас и поступлю работать в цирк.
