– Передай его преподобию, пусть будет покоен, все сделаем в наилучшем виде!
– Благодарствуем, – чинно склонил свою шапочку Алексей.
Но г-н Подлудкин внезапно остановился, задумался, с любопытством посмотрел на склоненного Алешу.
Спросил:
– А не у вас ли проживает послушник Федор? Вертлявый такой… чернобровый.
– У нас, – еще раз качнулась Алешина шапочка.
– А хорошо ли ты с ним знаком?
– У нас одно послушание – мы с ним храм что ни день убираем.
– Вот как? А что у вас в Златоверхом о нем говорят, и о его батюшке с матушкой?
– Так ведь он сирота.
– Ну, так сирота ведь, а не Адам сотворенный, родители чай имелись, – г-н Подлудкин подкрутил светлый ус, размышляя. – Скажи, ты о княгине Наталье Долгоруковой слышал?
– Как не слыхать…
– Лет шестьдесят назад ее «Своеручные записки» порядочно нашумели. Сам господин Пушкин их уважал, – борзописец говорил все это, не сводя глаз с Алексея, точно ожидая от него какой-то реакции. – Она ведь стала невестой первейшего при царе вельможи – Ивана Долгорукова. А царь возьми да помри. И вчерашний фаворит впал в немилость. Другая бы отказалась от такого женишка… а она вышла замуж за любимого, родила ему двух сыновей. А когда его страшной казнью казнили, поселилась тут, в Киеве, во Флоровском женском монастыре и стала монахиней Нектарией. И умерла тоже тут – во время последней чумы. А перед смертью записки оставила для своего старшего сына… но был у нее и младший сын. Не слышал разве о нем?
– Как не слыхать. Он иноком был. И вместе с матерью похоронен в Лавре святой.
– А отчего умер, ты знаешь?
– Разное говорят.
– А ты вот послушай, – внезапно изменив свои планы, г-н Подлудкин выдернул из кармана большой носовой платок, постелил его прямо на пенек во дворе, уселся, водрузил на голову видавший виды цилиндр, желая освободить руки, и не без гордости достал из внутреннего кармана десяток растрепанных и исписанных листочков.
– Она была представительницей достойнейшей фамилии – юной девицей – красавицей с богатым приданным,
– принялся читать он с выражением и разнообразными, соответствующими моменту гримасами.
– Он был наиблистательнейшим кавалером при дворе императора Петра II.
На их помолвке присутствовал сам царь, и вся Императорская фамилия, и все чужестранные министры, и все знатные господа из высшего света … Но к свадьбе все переменилось самым ужасающим образом. Батюшка – царь скоропостижно скончался.
Алексей хотел было сказать, что «батюшке»-царю Петру II было всего пятнадцать лет, но постеснялся перебивать г-на Подлудкина, решившего развлечь ничтожного послушника столь неожиданными образом.
Новая власть низвергла вчерашнего баловня Фортуны. Ее жених князь Иван Долгоруков был лишен титула, состояния, имений.
Как должна была поступить его юная невеста, богатая красавица – графиня Наталья Шереметева, руки которой добивались многие знатные вельможи?
Иная бы, выросшая в знатстве и богатстве, отвернулась от оклеветанного и опозоренного, послушала родню, умолявшую ее отказать угодившему в опалу жениху. Но она сказала:
«Когда он был велик, так я с радостью за него шла, а когда он стал несчастлив, отказать ему? Я не имела такой привычки, чтоб сегодня любить одного, а завтра – другого».
И отправилась с ним под венец, оказавшийся ее терновым венцом. Все вкусить ей пришлось: гонение, странствия, нищету и разлуку с милым, все, что только способен снести человек. Семья отреклась от нее, она лишилась состояния и многих имений, и отправилась с любимым на каторгу, на позор и на смерть!
– «На смерть», как ни прискорбно, следует вычеркнуть, она же не померла там… а вот каторгу оставлю – так красивше. Понятно и зычно! – деловито сказал Подлудкин.
– Так не на каторгу их отправили? – догадался Алеша.
– В сибирскую ссылку. На поселение в Березов, куда сослали некогда Меньшикова, – прозаично пояснил борзописец. И без перехода прочитал нараспев:
Воспоем же верность этой девицы, способной послужить благодатным примером для подражания нынешним ветреницам.
Там, в далекой Сибири, она родила ему двух сыновей. Второго сына муж уже не увидел…
– Вот я, знаешь ли, добродетели госпожи Долгоруковой тут превозношу, – вновь прервал он сам себя. – А сам знаешь, что думаю? – вопросил он, и сам же ответил на заданный вопрос. – Что эта бедная пятнадцатилетняя девица знала о своем женихе? Что она, горемычная сирота, с милым личиком и богатым приданым знала о жизни – кроме головокружения от первой любви? Жених ее был красавец и первый при дворе ловелас, большой охотник до женского полу. Поначалу он сватался к будущей матушке-императрице Елизавете Петровне, которая в то время лишь мечтала о престоле. Но получил отказ. И это, пожалуй, единственный отказ, который получил молодой греховодник – дурное говорили о нем. Женщин знал он без меры, брал и обхождением, и златом, и любовными чарами, а коли нет – так и силой брал. Но что об этом могла знать младоумная девица пятнадцати лет?
Он помолчал, разглядывая лохматого пса, спящего на ступенях дома, разломанную телегу в дальнем углу двора, кур и гусей, свой запущенный сад. И кучу кирпичей у забора, явно свидетельствующую о честолюбивых мечтаниях г-на Подлудкина построить в будущем собственный каменный дом.
А сверху, с горы Щекавицы, с колокольни Всесвятской церкви к ним летел погребальный траурный звон, словно сам Город оплакивал вместе с Подлудкиным печальную долю наивной и юной графской дочери.
– Кто бы остановил ее!.. – на диво человечно вздохнул он. – Было бы на одну поучительную историю меньше. И меньше на одну загубленную жизнь. Золотые дворцы ей судьба обещала, царские милости, вихрь веселия, балы, охоты, гуляния. А потом все исчезло, развеялось, как маскарад поутру, – судя по велеречивым красивостям, в уме Подлудкин лелеял совсем иную статью, а, может, и готовил ее? – Все исчезло, одно девичье головокружение осталось. Ради него-то, головокружения этого, она на муку пошла. На страшную муку. Все лишенья снесла. И презрение родни, и унизительную бедность. И мужа, который остался далеким от благонравия гуленой, пропойцей и греховодником. Одно верно – смерть он свою с честью принял, тут против истины уже не пойдешь. Мало кому удалось во время казни ужасной столь достойно смерть величать, чтобы потомки тебе все грехи за это разом простили. Вот, слушай дальше:
Там, в далекой Сибири, она родила ему двух сыновей. Второго сына возлюбленный супруг ее уже не увидел. Арестованный он был увезен из семьи, вырван из объятий любящей, нежной и многострадальной подруги, во чреве которой билось сердце их второго дитяти. И вскорости Иван Долгоруков был подвергнут страшной казни – четвертованию.
