– Да, – честная Маша не стала отпираться. – И мне кажется очень важным найти его голову. Ведь это голова князя-крестителя! Князя строителя нашей государственности!
– Думаешь, его голова поможет нашей стране не терять голову? При том регулярно… – ухмыльнулся Мир.
– Ты сегодня веселый, – сказала Маша.
Как бы там ни было, она радовалась, что Мирослав предпочел просто проскочить и забыть их конфликт – глупую ссору на мосту Влюбленных. Все наладилось. (Главное помнить теперь: никогда-никогда не носить в карманах ингредиентов Отсухи!)
– А если у первых киевских князей-Рюриков тоже было свое родовое проклятие? – задумчиво произнесла Катерина Михайловна.
– Предположение имеет право на существование, – сказал Мирослав. – Иначе чего они все теряли свои буйны головы? Это, можно сказать, наследственное. Сначала отец, потом сын. А внук Ярослав Мудрый пошел дальше отца и деда – и потерял уже ВСЕ, весь скелет целиком!
Маша не выдержала и засмеялась. Похоже, этого и добивался Мир – сбить с нее чрезмерную серьезность и пафос крестоносца, отправившегося на поиски собственного «гроба господня» – честнОй главы Владимировой.
– А теперь серьезно, – сказал Красавицкий. – Что конкретно мы должны разузнать сейчас в Лавре?
– Здесь и сейчас мы, скорее всего, не узнаем ничего, – Маша успешно расправилась с котлетой и придвинула к себе фирменную лаврскую шоколадку. На обертке красовалось живописное фото Лавры. – А вот если пойти в Прошлое и взглянуть на Лавру в 1941 году… ведь до сих пор неизвестно наверняка, кто взорвал Успенский собор! – В данном и давнишнем историческом споре Маша Ковалева болела исключительно за саму Великую церковь и голову равноапостольного князя. – Если Успенский храм взорван советами – голова князя взлетела на воздух вместе с собором. Но есть версия, что перед тем как взорвать его, немцы успели вывезти все ценности – значит, они знали точное время взрыва и имели к нему отношение… А, значит, есть и надежда, пусть слабая, что однажды все вывезенные святыни найдутся – и голова Владимира, и икона Успения, и меч Добрыни… тот самый.
– Я знаю совершенно другую версию, – Мир больше не шутил. – Голову князя Владимира вывезли из Успенского храма незадолго до Второй мировой войны и привезли ее в Питер – к небезызвестному доктору Герасимову, который восстановил по черепам облики Ярослава Мудрого, Ивана Грозного и Чингизхана. Но с князем-крестителем у него не сложилось… А потом началась война, блокада Ленинграда. И голова просто исчезла.
– И мы точно узнаем, чья версии правильная, если заглянем в Успенский в 1941 перед взрывом, – сказала Маша.
– Заглянуть в 41-й немцам в пасть, прямо перед взрывом – дело рискованное, – Мирославу однозначно не понравилась эта идея. – Нужна серьезная подготовка, экипировка, легенда, кто мы такие. Зачем, если в твоем распоряжении весь XVIII и XIX век?
– А затем… – хотела было возразить Маша.
Но Екатерина Михайловна подняла руку.
– Полагаю, для эмоциональной чистоты эксперимента проведать в Прошлом голову князя Владимира лучше мне, – сказала она.
И преодолев неконтролируемый приступ разочарования, Маша нехотя протянула Кате свой дореволюционный «Путеводитель по Кіево-Печерской лаврѣ».
Оба ее спутника были правы. Целью их нынешнего расследования была вовсе не кража честнОй главы равноапостольного князя из еще не взорванного и не обворованного Успенского храма, (о чем втайне даже от самой себя Маша мечтала с юных лет), и не мрачная загадка взрыва Успенского…
Нужно было соотнести честнУю главу Владимира с их приблудившейся и пока неопознанной головой.
Понять, как голова связана с эпидемией?
И для этого требовалась душевная непредвзятость, которой она, Маша, в данном вопросе не обладала.
– Можно мне нашего «Йорика»?
Катерина Михайловна взяла в руки Машин шелковый мешочек-ридикюль с головой – подержала в руках, передернула колко плечами.
От головы шла энергия столь ощутимая, что Катины ладони вмиг наэлектризовались, стали горячими, – энергия одновременно успокаивающая и тревожащая, но скорее радостная, животворящая, особенно на контрасте с унылой и гулкой пустотой ее сердца.
Кате не хотелось выпускать череп из рук… Владимир или нет, но, по-видимому, их «бедный Йорик» – яркий мужчина, в присутствии которого пробуждается нечто органичное, женское, и тепло расходится по венам вместе с кровью.
А еще ей показалось, что энергия это нездешняя, залетевшая сюда как зюйд-вест. Может «Йорик» – иностранец? А с другой стороны – все наши князья-Рюрики были иностранцами.
– Если в Успенском храме лежал именно он… я узнаю его, – пообещала Катя, возвращая ридикюль владелице. – В любом случае, тризуб Рюриков – пока наш единственный след. А голова Владимира – единственная, которую мы можем проведать. В поисках голов Святослава и Ярослава – придется нам плыть за далекие моря… Я пошла! – объявила она, и с видом заправского шпиона надела на нос темные круглые очки.
* * *
В отличие от Михайловского монастыря, занимавшего нынче лишь небольшую верхнюю часть Владимирской горки, Печерская лавра казалась бесконечной.
Особенно сейчас, когда ее белые крепкие крепостные стены сливались с белыми снежными холмами, и белыми, покрытыми инеем кронами деревьев монастырского яблоневого сада, и с выбеленным снегом заледенелым Днепром, и даже с самим небом – щедро раздаривавшим белые снежинки прохожим.
Десять веков Лавра возлежала на Печерских холмах – четырьмя ярусами вниз. Не считая пятого – подземного.
И от золотого креста лаврской колокольни, бывшей некогда самым высоким зданием Города, до гроба с Ильей Муромцем, в недрах лаврских пещер, было не меньше ста пятидесяти метров.
Верхняя Лавра с восстановленным Успенским храмом, Надвратной церковью, колокольней, была вершиной белого православного айсберга.
Ярусом ниже, на распутье, располагалась их «Трапезная».
И уже от нее дорога шла круто вниз – к Ближним пещерам, лежащим на третьем нижнем ярусе.
Сейчас все эти дорожки-пути, вверх и вниз, заполонила небольшая Никольская ярмарка. Сегодня праздновался день святого Николая. Но раньше все три зимних дня – Варвары, Саввы, Николы – люди именовали «Никольскими святками», и веселились, не взирая на пост – и даже названия «варварить», «саввить», «николить» означали некогда гулять до упаду.
И нынче вокруг царило уже почти предновогоднее веселье. В маленьких ярмарочных лавках продавались лаврские шоколадки и печатные пряники в виде рыбок, домиков, коровок и птиц; цветастые платья и платки, монастырский мед из Мгара, лаврский фиточай и церковный кагор в нарядных подарочных бутылках, фаянсовые ангелы, выводок излишне ранних пасхальных яиц из бисера, душеполезные книги, иконки и фотографии Лавры.
Мокрый снег покрывал тонким слоем вымощенную гладкой круглобокой брусчаткой крутую дорогу вниз.
