– Что ты знаешь, отроче, – повторил старец Пафнутий. – Черная Смерть пришла тогда в город. И съела его – весь села. Пустой Киев стоял… и я сам видел это. Как всех чумных – заболевших гнилой горячкой плетями гнали на остров. Как ночами люди бросали своих мертвецов, отцов и детей, в канавы, в овраги, как шелудивых собак, и псы, и свиньи глодали их кости… Всё, чтобы скрыть в каком доме чума, чтобы всю семью не погнали плетями на верную смерть. Я видел, как святая София лишилась своей братии… иноков, послушников, певчих. И лишь Михайловский был неприступен. Потому что он был закрыт!
– Неправда! – позабыв про уважение к старцу, закричал Алексей. – Я тоже видел. Видел сам! И в прошлом, и в позапрошлом году холера была, и никто из нашей братии от холеры не помер, никто… И мы не закрывали ворота. Нельзя это делать, нельзя людей спасенья лишать, – почти взмолился он.
Старец Пафнутий лишь устало прикрыл глаза, давая понять, что завершил разговор – в конце концов, решения в обители принимал вовсе не он, а благочинный их был непреклонен, о том знали все.
Хоть большая часть монастырской братии разделяла чувства Алеши.
О том говорили полные ужаса молчаливые взгляды, которыми монахи обменивались во время своей скромной постной трапезы.
Алеша видел, как старец Варсонофий молится перед ракой Варвары, стоя на коленях, припав до самой земли, он быстро-быстро шептал что-то, то и дело повторяя одно слово:
– Вразуми… вразуми…
И Алексей был уверен, что слово это должно было лететь к благочинному.
Ужас – вот что испытали монахи при виде закрытых ворот.
Ужас – оттого что благочинный совершил святотатство, усомнился в святости их собственной обители, святости, известной и в Киеве, и за тридевять земель от него.
Святости их главной святыни святой Варвары, несокрушимой поборницы бесов, чертей, упырей и киевских ведьм, верной защитницы от внезапной и наглой смерти.
Быть может, не многим бы больше ужаснулись они, кабы благочинный их плюнул на святую икону.
Мало кого из них пугала холера – иные иноки праведной жизни, молчальники, постники, богобоязненные старцы считали себя готовыми соединиться с Всевышним, но большинство свято верило в святость обители, покрытой благословением великомученицы киевской всехвальной Варвары.
Но монахам не пристало роптать.
И потому ужас был молчаливым, грозовым.
Глава седьмая,
в которой Катя подозревает лаврские мощи в нехороших вещах
Мертвые упыри лежат в своих гробах всегда навзничь и никогда притом не разлагаются.
Арсений Селецкий «Колдовство в Юго-Западной Руси в XVIII столетии»
19 декабря
Убедившись, что голова одного украинского классика на месте, Даша озадачилась головой второго – Николая Васильевича Гоголя.
И отправилась в поисках ответов на все вопросы прямо к себе домой, на Десятинную улицу – мешать маме работать, а заодно перекусить, переодеться и покалякать о делах своих скорбных.
Если кто и умел разделять литературные легенды и вымысел, так это она, Вероника, мать Даши, известный в узких кругах литературовед, специалист по Маяковскому.
Мама корпела над очередной безмездной статьей для дружеского литературного сайта, но легко отвлеклась на предложение дочери перекурить, перекусить и переговорить.
– Мамуля, Гоголь? – лаконично спросила дочь.
– Потерянная голова? Или летаргический сон в гробу? – мама сразу поняла, что дочь Дашу интересует отнюдь не развернутый литературный анализ «Ревизора».
– Сон – это когда покойники оживают? Тоже нам подойдет. Идем на кухню, кого-то укусим…
В кухне на Дашу с укоризной посмотрел громадина-фикус, который и она, и мама вечно забывали полить – и получил в ответ покаяние и чашку воды.
Даша же в свою очередь получила чашку чаю, бутерброд с колбасой и все интересующие ее пояснения.
– Гоголь – не моя тема, – мама с наслаждением закурила, придвинула пепельницу. – Но, конечно, я интересовалась данным вопросом. Хотя и не копала глубоко. Потому могу сообщить лишь самые известные факты. Сохранились заметки писателя Лидина, присутствовавшего при вскрытии могилы Гоголя в самом начале 30-х годов. Он писал, что головы в гробу не было… Хотя другое свидетельство, составленное НКВД, не содержит подобного факта. Потому загадка так и остается загадкой. И чтобы раскрыть ее, нужно вскрыть могилу Гоголя второй раз… А, впрочем, есть ведь и другая легенда.
– Какая?
Даша встала, подошла к кухонному столу сделать себе еще один бутерброд.
– Когда спустя семьдесят девять лет после смерти могилу вскрыли, Гоголь лежал в гробу вместе со своей головой, но… перевернувшись лицом вниз – потому что был похоронен живым. Мол, врачи не смогли отличить смерть от летаргического сна, и бедный классик проснулся в могиле. Сейчас о летаргическом сне редко вспоминают. Но в XVIII–XIX веках это была модная страшилка в кругах интеллигентной салонной публики.
– Вот ведь интеллигенция! – без всякого почтения хмыкнула Чуб. – Да любой нормальный житель украинского села под Диканькой, обнаружив в гробу покойника лицом вниз, сразу провозгласил бы его вампиром!
– Верно, верно, – согласилась Вероника. – Еще Иван Франко писал, что украинские упыри крутятся-вертятся в гробу… И о таком покойнике у нас говорят: «От, поганин, танцює по смерті!»
– Наш Франко писал про местных вампиров? Землепотрясно! – Чуб немедленно принялась гуглить статью. – Вижу… Франко «Сожжение упырей в 1831 году». Не поняла. При чем тут холера вообще?
Медленно пережевывая второй бутерброд, Даша некоторое время прыгала взглядом по строчкам, в подробностях описывавших страшную огненную казнь семерых мужчин в Галиции.
«Дело касается сожжения нескольких человек, заподозренных громадою в том, что они упыри и были причиной свирепствовавшей в то время холеры…»
– Чушь какая-то! – заключила она. – С какого перепоя вампиров посчитали виновными во всех эпидемиях? Где связь? Вампиры пьют кровь. Вот темные люди! – Чуб недовольно отложила смартфон. В мистике украинские селяне Галиции явно разбирались не лучше салонной интеллигенции Санкт-Петербурга.
– Хоть я и соглашусь с тобой, – сказала мама, – при иных обстоятельствах наш Гоголь мог стать идеальным прообразом литературного героя-вампира – почище Трансильванского князя Влада. Сама рассуди… После смерти он то ли ожил, то ли был обезглавлен. Да еще и при жизни был убежденной «совой» и не слишком любил дневной свет. Но интереснее всего, что самый известный украинский вампир полковник Киевский Антин Танский – был гоголевским предком! Пра-дядей!
