И вот, наконец-то, вход в склеп непризнанного святого открыли!
Несколько минут спустя, Дображанская оказалась в не слишком большом помещении, где возлежал в своей раке покрытый легкой прозрачной тканью бородатый мужчина в архиерейском облачении. Катерина поспешно сняла свой цилиндр (женская привычка неприкосновенности шляпки едва не подвела ее), но монах-гробовой не заметил оплошности – он как раз приподнял над мощами легкую ткань, чтобы накрыть ею голову коленопреклонённой молящейся дамы в черных шелках. Очевидно, ткани тоже приписывали дивные целительные свойства.
Но ни ткань, ни дама, ни услышанные в толпе истории исцелений не впечатлили Катерину Михайловну… Поразило иное.
Опальный митрополит из Галичины лежал в раке почти как живой.
Почти – в отличие от Варвары, встреченной в XVII веке, Павел не казался спящим, было видно, что человеческая жизнь отлетела от этого тела.
И все же оно было не просто нетленным, – от умершего только вчера его отличал лишь особенный бледный, белый цвет лица. Так мог бы выглядеть Дракула, кабы принял решение для маскировки прикинуться праведником, чтобы раз и навсегда застолбить себе место в удобном гробу, охраняемом глупыми монахами.
И глаза Павла, и властный нос его, и суровые губы, и русые волосы бороды и бровей, и лоб под округлой архиерейской митрой были полны… активности? Еще неосуществленных намерений? Энергии!
Катя ощутила ее.
Она не стала подходить к нему, касаться полупрозрачного покрова, просить песочек из-под гроба, как полуслепая старушка, немедленно бросившаяся с подобной смиренной просьбой к гробовому монаху.
Хмурясь, Дображанская отошла от непризнанного святого. Вышла на улицу, направила свои стопы в сторону центрального входа Великой Успенской церкви.
В юные годы, задолго до того как ей довелось стать Киевицей и заработать аллергию на пребывание в храмах, монастырях и церквях, Катя, конечно же, бывала в лаврских пещерах.
Слышала, что мощи – от слова «мощь».
А само понятие «белая кость» – якобы связано с особой белизной праведных костей.
Но в юности нетленные мощи ничуть не впечатлили ее. И в своих размышлениях она ушла не так уж далеко от атеистов советских времен, обвинявших лаврских «фабрикантов» в производстве мощей. Вполне логично, что в подземельях Лавры некоторые тела после смерти не разлагались, а ссыхались как какая-нибудь копченая сельдь. И глядя на открытые для лобызания ссохшиеся руки угодников, она при всем желании не могла увидеть в них чуда.
Но чудеса были!
Сто, двести, четыреста лет назад.
Святая Варвара!
Павел Нетленный!
И о них, понятно, не говорили большевики в лаврском Музее Атеизма.
Но о них не говорили теперь и церковники. Тоже по понятным причинам. Ведь стоит сравнить этого Павла с нынешними мощами, окажется, что чудеса были…
Но их больше нет!
А ее ждет не дождется гулящая голова князя Владимира.
* * *
В Успенском храме Катерина Михайловна тщетно попыталась рассмотреть легендарный собор, давно канувший в реку Лету. Но в этот зимний день неизвестно какого дореволюционного года в храме царил сумрак, и света немногих свечей не хватало, чтобы рассмотреть высокие потолки и пышные барочные росписи древнего Успенского, его массивных давящих стен.
Катя конспиративно перекрестилась, прошла мимо образа великомученицы Варвары с золотой чашей-кубком в руках, мимо висевшего прямо у входа портрета неизвестного бледного монаха.
Согласно Машиному путеводителю 1910-го Дображанской следовало идти прямиком к высокому золотому иконостасу, где у южной стены главного предела Великой церкви «почивает глава св. равноапостольного князя Владимира».
Остановившись у нарядной серебряной раки, Катерина Михайловна постояла, пытаясь прочувствовать энергию княжеской главы крестителя и христианского просветителя Руси.
Но в ее собственную голову упрямо лезли иные – неуместные мысли, а перед глазами все стоял непонятный и мятежный митрополит, лежавшей в гробу почти как живой.
Но означает ли нетленность – святость? Ведь тот же некстати вспомнившийся граф из Трансильвании тоже много столетий оставался нетленным, не так ли?
Странно, но, будучи Киевицей уже несколько лет, она никогда не задумывалась о существовании вампиров. Черти были, русалки, водяницы, некроманты и призраки, многих из них она знала лично. А вот вампиры не попадались на их пути.
Но, если они существуют, почему бы одному из вампиров с практическим умом и затейливым чувством юмора не удумать штуку – прикинуться мощами для поклонения, дабы со всеми удобствами лежать в безопасной темноте подземных пещер, вдали от солнечного света, и, поглядывая из-под прикрытых век, выбирать себе среди паломников и монахов наилучшую – самую сладкую жертву?
Интересно, в Лавре никогда не бывало странных смертей?
Нужно будет спросить у Маши…
Катерина Михайловна сосредоточилась и прикоснулась рукой в кожаной желтой перчатке к серебряной раке с главой князя Владимира.
Его энергия тоже была сильной, пожалуй, даже пьянящей, как крепкий, шестидесятиградусный алкоголь, но все же совершенно иной – непохожей на ауру «бедного Йорика». И, говоря откровенно, совершенно не благостной. Первый из Великих правителей Руси (если в раке и впрямь лежал именно он), бывший ярый язычник и грешник, ставший крестителем, представлял собой весьма сложный энергококтейль.
А еще Катя почувствовала, как ее тело окутывает жар, Успенских храм не желал больше терпеть в гостях ведьму. Ей нужно уйти – немедленно. Пусть Маша дальше сама разбирается со своим князем-любимчиком и его непоседливой буйной головушкой, неспособной угомониться и после смерти… Катина миссия выполнена.
Но, посчитав так, Катерина Михайловна Дображанская в корне ошиблась.
* * *
Согласно правилам путешественников в Прошлое, чтобы вернуться обратно, в свой XXI век, достаточно было без дополнительных заклятий выйти из древнего здания наружу.
Но Город имел иное представление о траектории Катиного движения и ее личной миссии. И, когда Дображанская шагнула за порог церкви и вышла на божий свет, увиденное мало соответствовало ее ожиданиям.
Судя по чрезмерно массивным турнюрам, она попала отнюдь не в XXI, а в конец XIX века, примерно в 1870-е годы, при том, в теплое время, – в самый центр душной и жаркой толпы. И угодила прямо на чьи-то похороны.
Катя бестрепетно сбросила бесценную бобровую шубу на землю (пусть подбирает, кто хочет – не жалко), и забыла о ней.
Огляделась…
Похоронная процессия заняла все подворье перед Великой церковью Лавры. Судя по количеству кенотафов
[9], покрытых красным вышитым золотом бархатом, по старинным знаменам-хоругвям и лошадям, облаченным в сияющие златом панцири, по верховым в одеждах казацких времен – здесь провожали в последний путь важных членов общества.
