– Приветствую, вы тут один? Не возражаете, если я…
– Нет-нет, входите. Думал почитать немного. У нас на корабле повсюду народ. Нигде покоя нет. А тут вдруг каюта пустая.
Он улыбнулся офицеру связи. На самом деле он не читал. Ему давно пора было перепаковать свои вещи, этим он и занимался. Англичанин пришёл очень не вовремя. Он едва успел спрятать икону вместе с окладом в койке среди постельного белья.
– Вы ведь имеете доступ в капитанскую рубку – не знаете, скоро ли Исландия?
– Думаю, часа через два. Но постойте. Могу я вас сфотографировать? Я подумал, что…
– Пожалуйста.
Ну а как ещё он мог ответить?
– Хорошо. Так, минуточку. Хм, нет. Можете сесть поближе к стене? Понимаете, хочу взять в кадр побольше каюты. Чтобы домашние увидели, как мы тут живём. И ещё немного. А это что за…
Он послушно пересаживался. Но когда он стал во второй раз менять место, одеяло зацепилось и сползло с иконы.
Джордж Фрей вытаращил глаза.
– Что это у вас? Золото?
– Тс, не так громко! Не хочу, чтобы её видели. Нет, никакое не золото, конечно. Позолоченное олово и цветные стёкла. Это мне досталось от бабушки, она была русской. Дешёвка, но я её всегда с собой беру, куда бы ни ехал. На счастье. Только другим не говорите, ладно? А то ещё решат, что я суеверный болван.
Англичанин обещал не болтать. Но со смехом уговаривал его сфотографироваться с иконой.
– Да кто тут на корабле что увидит? – настаивал он. – Плёнку проявят не раньше, чем мы вернёмся в Англию. Представляете, будет у вас фотография, на переднем плане сидите вы с бабушкиной иконой, а сзади весь этот беспорядок – интересно и даже забавно, правда?
Когда он наконец закончил, на плёнке была даже не одна, а целых три фотографии.
– Вообще-то она по-своему очень красивая, хоть и из простого металла со стекляшками. Продать не хотите? Думаю, жене моей такой подарок пришёлся бы по душе.
Он чуял опасность, надо было как-то отвлечь от себя внимание, чтобы о происшествии в автобусе никто и не вспоминал. Внимательно глядя вокруг своими старческими глазами, он решил подкарауливать нужный момент.
Им выдали гостевое снаряжение – голубые шлемы и налобные фонарики. Потом усадили в низкие открытые джипы – трое ветеранов сзади и один спереди, рядом с шофёром. Штольни он никогда не любил – даже тогда, когда ходил по ним вместе с толпой приятелей из своей смены, больше пятидесяти лет тому назад. А теперь и вовсе не за что было их любить. Тёмные коридоры, поблёскивающие стены, горький запах извести, которую мешали с угольной пылью, чтобы предотвратить возгорание при взрыве. А главное – страх остаться здесь, внизу, не найти дороги назад, на поверхность. Но он прикидывался, что взволнован не меньше остальных, что впечатлён современными машинами, которые вгрызаются в угольные пласты в сотни раз быстрее, чем допотопные кирки.
Под землёй они ехали медленно, машина кренилась и виляла из стороны в сторону. Они то и дело останавливались, чтобы гид из «Стуре Ношке» мог показать какое-нибудь усовершенствование, интересное нововведение или современное оборудование, отличное от того, что они использовали, когда сами были шахтёрами. Им случилось проехать мимо большого завала. Он попробовал было расспросить водителя, но тот распространяться не стал. Сказал только, что там был старый тоннель, который вёл в заброшенный орт (место, предназначенное для сбора и перемещения угля к главной транспортной магистрали), и что обрушение случилось всего несколько месяцев назад.
Наконец они очутились в самом конце шахты, под толстым пластом льда и горной породы, в четырёх километрах от входных ворот. Всем полагалось выйти из машин и собраться вокруг гида, намеревавшегося рассказать про расширение шахтного поля.
Тут он и решил, что это и есть его долгожданный шанс. Выходя из машины, он замешкался. Трое других ветеранов уже шли к группе, собиравшейся на освещённой площадке перед джипами. Водитель перевёл рычаг коробки передач в нейтральное положение и поставил машину на ручной тормоз, не обращая никакого внимания на неуклюжего старика, которого не слушались собственные ноги.
На несколько секунд он остался в джипе один – достаточно, чтобы нагнуться, снять машину с ручного тормоза и включить первую передачу. Он соскользнул с сиденья и замер, плотно прижавшись к горе. А джип весом несколько сотен килограммов тихо и незаметно покатился вперёд, к стоящим в конце узкой штольни.
Глава 12. Морская болезнь
Когда возле Медвежьего острова они попали в свирепый шторм, к нему впервые за два года проявили доброту. Он в жизни не страдал от морской болезни – ни разу не был в открытом море на большом корабле, а рыбалка на озере Мьёса, куда его изредка брали в детстве, не считается. Он ожидал чего угодно, только не морской болезни, которая отняла у него все силы и сделала равнодушным ко всему, кроме тошноты и качки.
А начиналось путешествие по морю так гладко, что даже не верилось. На борту было полно пассажиров, едущих на Шпицберген. Из конторы «Стуре Ношке» он помчался на пристань и одним прыжком перепрыгнул трап. Но оказалось, что можно было и не спешить. Угольная баржа «Мунин», принадлежавшая Бергенской судовой компании Якоба Хёде, была к отплытию не готова. О точном времени отплытия никто не знал – пассажиры толпились, не понимая, куда девать багаж, палубу загромождали ящики, ожидающие загрузки в трюм, а хирд и морская полиция пытались поддерживать хоть какой-то порядок.
Ему отвели место в узком непроветриваемом помещении вместе с пятью другими пассажирами. Обычно здесь складывали канаты и резиновые покрышки, пустые и заполненные ящики. Руководителей и должностных лиц, разумеется, поселили в каюты. Немногие женщины, бывшие на борту, также получили места с вентиляцией, располагающиеся выше ватерлинии. А остальные девятнадцать пассажиров, шахтёры, едущие в Лонгиер и Свеа, были размещены там, где нашлось место. Его шестёрке повезло найти четыре подвесные койки. Харальд Ольдерволл, бывалый морской путешественник и ветеран Шпицбергена, сказал, что везение тут ни при чём, главное – молниеносная реакция: оценив вместимость кают, он поторопился занять койки. Так что благодарить нужно его – заключил Ольдерволл, давольно поглаживая свою густую тёмную бороду. И потому будет только справедливо, если он получит целую койку. А четверым из них придётся делить две и спать по очереди.
Ему выпало делить место с тихим парнем лет тридцати, которому пообещали двойной оклад, если он согласится поехать поработать плотником на летний сезон. Все шестеро устроились кто на канатных бухтах, кто на ящиках – и принялись сравнивать условия в договорах. Он достал свой и внимательно его прочитал. Только сейчас он по-настоящему осознал, что нанялся шахтёром на вторую шахту и должен перезимовать в Лонгиере. Правда, оклад оказался приличный. В прочих пунктах он ничего не понимал. Держал язык за зубами и слушал.
