– Чтобы пощекотать нервы. Откуда нам знать? – Себастьян погладил её по волосам. – Он тебе нравился? До того, как я тебе всё рассказал?
Эмма улыбнулась.
– Какой ты иногда простак! Разумеется, он мне не нравился. Он говорит только о себе и о своих геройствах во время войны. И ни одного хорошего слова об остальных. Я старательно изображала любезность, потому что считала его твоим другом.
– Мне надо было раньше тебе рассказать. Но, признаюсь, мне было очень стыдно.
– Ерунда, Себастьян. Тебе было восемь, ты был ребёнком. Одиноким и напуганным.
Говорила она рассеянно, вид у неё был отсутствующий.
– Так, ну-ка выкладывай, в чём дело?
– Ну-у, не знаю, мне кажется, они что-то затевают. Ветераны. На завтра. Ты ведь знаешь, что они собираются на торжественную встречу, чтобы распустить союз? Никого из посторонних не допустят. Они об этом сказали Хьеллю и историку из Тромсё. Даже мне нельзя участвовать. То, как они себя ведут, – жутковато как-то.
Кнут устал и плохо соображал. Пора было ложиться спать, но в окно гостиной лился свет. Он попытался прикинуть, который теперь час. Вышел на крыльцо в одних носках и несколько раз с удовольствием вдохнул свежий ночной воздух. Стояла тишина, всё вокруг мерцало в лучах северного сияния. Ветра не было, и вымпел безжизненно свисал с флагштока, возвышавшегося на площади перед столовой. Может, стоит пройтись, заглянуть к стюарду, Полу Юхансену, вдруг тот ещё не спит? Кнуту было совестно, что он не зашёл в столовую поздороваться, а отправился прямиком в губернаторский домик. Но часы показывали два, а это слишком поздно – даже для Ню-Олесунна, где в любое время суток кто-нибудь да не спит.
Взгляд Кнута блуждал по тундре, раскинувшейся вокруг города. Стайка гусей шла к сочной, свежей траве, проклюнувшейся возле причальной мачты, к которой когда-то давно пришвартовался дирижабль «Норвегия» Руаля Амундсена. Три оленя мирно паслись среди мхов и лишайников возле дороги на аэродром. А ещё выше, возле какой-то шахтёрской постройки, медленно передвигалась одинокая человеческая фигура.
Кто это гуляет так поздно? Кнут сходил за биноклем, навёл его на постройку. Там уже никого не было. Человек, которого он только что видел, исчез.
Глава 19. Эвакуация
Он перебегал от дома к дому – в панике искал место, чтобы спрятать икону и драгоценности. Везде были люди. У городской пристани стояли на причале военные корабли. Длинные, узкие, с высокими форштевнями, мрачные и угрожающие. Разве так выглядят друзья, которые пришли на выручку?
Английские солдаты передвигались по городу небольшими группами. Они были вооружены и вышагивали так, будто они здесь хозяева. Или, вернее, специалисты, которых вызвали для зачистки города от крыс или ещё каких-нибудь вредителей. Солдат было никак не меньше нескольких сотен. Их действия, как и речь, были никому в Лонгиере не понятны, словно секретный шифр.
Все последние месяцы, с тех пор как он покинул Харстад на борту «Мунина», он жил как будто жизнью другого человека. Участвовал в долгом и тяжёлом переходе по льду на берег: вещмешок и сумка пригибали к земле, ноги промокли насквозь и заледенели, руки посинели от холода. Потом стал шахтёром, хотя прежде к угольному разрезу и близко не подходил. Харальд Ольдерволл и остальные делились с ним всеми сведениями о ходе военных действий, какими удавалось разжиться. Он узнал, что в Арктике все всё обо всех знают, но этим знанием не делятся просто так – на то есть строгие правила.
Поэтому о грядущей эвакуации поселений он знал за несколько недель до того, как военные суда вошли в Ис-фьорд. Знал, что строения взорвут или сожгут, и первым делом – дома, все до единого. Но благодаря упорному сопротивлению директора Свердрупа и его неустанным трудам по сохранению угледобычи, а также благодаря убеждённости губернатора в том, что эвакуация противоречит Шпицбергенскому трактату
[9] и вообще лишена смысла, штаб, планировавший эту операцию в Англии, сдался и разрешил уничтожить только то, без чего невозможна эксплуатация шахт: наземные постройки при шахтах, радиостанции, больницу, школу, церковь, административные здания, бараки – но не сами шахты. Лошадей надлежало застрелить, собак и скот – тоже. Разорение, а не эвакуация. Если те, кто пришли как друзья, на наших глазах жгут наши дома, то что будет, когда придут враги? И ведь каждый пункт утверждён в штабе союзников в Лондоне. Но сейчас его больше всего заботило, куда спрятать свои сокровища. Он получил указание прибыть на борт военного транспорта. Пытаться пронести всё это с собой – слишком рискованно. Время уходило, до отправления шлюпки, которая должна была переправить его на лайнер, оставалось всего несколько минут. Он уже опаздывал, но, глядя на то, как суматошно солдаты сгоняют людей на пристань и обыскивают дома, он решил, что транспорт ещё подождёт. А всё-таки не хотелось бы остаться за бортом и быть забытым на опустевшем Шпицбергене.
Церковь – может, в ней получится обустроить надёжный тайник? Белый деревянный храм стоял на площадке выше по склону горы. Её-то зачем взрывать, верно? Он подумал, что икону можно повесить в ризнице, прикрыв облачением священника, которое наверняка до сих пор там. А если икону потом найдут, то как это объяснить? Как она из Сёр-Варангера попала сюда? Эта мысль его насмешила. Очередная арктическая загадка.
Поблизости от церкви никаких других строений не было, она стояла сама по себе и была хорошо видна из любой точки города. Никаких дел у него сейчас здесь быть не могло, и проскользнуть незамеченным он тоже не мог – его будет видно издалека. Последнюю службу священник отслужил несколько дней назад, тогда же обвенчались шесть лонгиерских пар. Он тоже там был, не прийти было бы странно. Среди своих новых друзей он слыл за человека с принципами, с идеалами. Всё короткое время, проведённое на Шпицбергене, он встречал такое сердечное доверие, что даже был приглашён на одну из свадеб в качестве друга жениха.
При мысли о переменах, случившихся в его жизни, он чуть не засмеялся. Многими из них он был обязан Харальду Ольдерволлу, неизменно мудрому, уравновешенному и всезнающему наставнику. Группа, в которую он попал, теперь состояла всего из шести человек – после того, как восемь самых энергичных парней пропали из-за неудачного угона ледокола «Исбьёрн». Он прибился к ним сам спустя всего несколько дней после приезда. Поначалу товарищи в его присутствии делались молчаливыми и сдержанными – они были уверены, что кто-то их предал, и новым людям не доверяли.
Тем летом в Лонгиер прибывало всё больше парней, незнакомых с Арктикой и в шахтах не работавших. Зато у них был другой опыт. Многие побывали добровольцами на зимней советско-финской войне, где воевали с русскими. Другие были коммунистами, и у него сложилось впечатление, что поэтому их специально засылали на север. Шпицберген и прежде привлекал разных людей, среди которых было немало конъюнктурщиков и искателей приключений. Но эти новые люди, наводнившие маленький арктический городок, руководствовались другими соображениями. Некоторые были очень харизматичными. Легко завоёвывали симпатии, считались хорошими товарищами. Другие, наоборот, были неприятными, раздражительными и упрямыми. Но с заразительной верой в правоту собственного дела.
