(Так он ее называет. Он обожает играть в звуки: «Констанца… Штанци…»)
Из дневника
1782–1784 годы
Теперь целые дни Моцарт просиживает над сочинением музыки, стараясь обеспечить семью. Врач прописал ему прогулку на лошади. Как все дети, он обожает маленьких животных. Лошади он боится, но добросовестно отправляется на ней на прогулку. Я тоже выезжаю по утрам для моциона, и он составляет мне компанию. К сожалению, он все время опаздывает. Вчера у нас произошел следующий разговор (записан мной целиком).
Моцарт. Ради Бога, простите за опоздание, барон. Я тружусь за полночь, оттого трудно встаю, к тому же мне надобно по утрам писать письма жене.
Я. Разве Констанция уехала?
Моцарт. Нет-нет, она спит в доме. Но когда просыпается — она привыкла находить мои письма.
Я. И что же вы ей пишете?
Моцарт. Всегда разное. Сегодня, к примеру: «Доброе утро, милая женушка. Желаю тебе, чтобы ты хорошо выспалась, чтобы не пришлось тебе сразу вставать, чтоб ты не гневалась на прислугу и не упала бы, споткнувшись о порог. Прибереги домашние неприятности до тех пор, пока я не вернусь. Только бы с тобой ничего не случилось».
(О, этот вечный страх молодых влюбленных, что с ней что-то случится!.. Добавлю: при всей этой жаркой любви к Констанце брак развязал его буйный темперамент. Констанца пренебрежительно называет их «горничными»… Нет, нет, он не ищет встреч с «горничными», но, видимо, и не избегает. Впрочем, он всегда раскаивается.)
Из дневника
1782–1784 годы
Сегодня я застал Констанцу в слезах.
Я ни о чем не спрашивал, она начала сама.
Констанца. Это ужасно… И зачем ему эти «горничные»? Но… он кается так мило… нет, нет, на него невозможно сердиться. Нет, нет, я не могу не отнестись к нему снова хорошо.
В это время в соседней комнате Моцарт играл на бильярде, и я слышал его нежный тенор, напевающий мелодию, и стук шаров.
Потом он выбежал из комнаты, схватил заплаканную жену и, хохоча, начал с нею танцевать.
Моцарт. Простите нас, дорогой барон! Но мы так любим танцевать, танцевать, танцевать!
Он напевал мелодию. Я понял: он продолжает сочинять. Этот человек сочиняет всюду — в карете, на лошади, играя на бильярде.
Даже исполняя чужое сочинение, он вдруг объявляет, что забыл… чтобы начать сочинять за автора. И сейчас, танцуя, он все время напевал своим тонким тенором новые мелодии. Изысканный менуэт сменялся самой площадной пляской. Так, хохоча, он танцевал с обезумевшей Констанцией. И приговаривал:
— Разве блаженство, которое дает истинная, разумная супружеская любовь, не отличается — как небо от земли — от удовольствий непостоянной и капризной страсти?!
(Добавлю: ну что ж, он может танцевать, у него все хорошо, и денежки у него пока водятся… Впрочем, именно пока!.. Я богатый человек, но я умею ценить деньги. Деньги относятся к вам также, как вы к ним.
Вы их любите? Они вас тоже. Бережете? Они сберегут вас. Он не бережет, швыряет пригоршнями. Одалживает всем, кто обращается. При мне настройщик клавиров попросил у него талер — получил горсть дукатов! Все проходимцы Вены обирают его. И хотя пока его доходы возрастают, я уже не сомневаюсь, чем все это кончится.)
Из дневника
1784–1785 годы
В Вене находится старый Моцарт. Его сын по-прежнему в большой моде. И хотя старик Леопольд выглядит очень счастливым, беседу он начал печально.
(Разговор привожу целиком.)
Леопольд. И все-таки положение его непрочно. Император так и не взял его на службу. Мальчик написал мне грустное послание.
(Он показал мне его. Оно очень любопытно.
Вот что пишет молодой Моцарт: «Ни одному монарху в мире я не служил бы с большей охотой, чем нашему императору, но я не собираюсь выклянчивать службу!
Я верю, что окажу честь любому двору своей музыкой. И ежели Германия, любимое мое отечество, не хочет принять меня, придется с именем Божьим сделать Англию или Францию богаче на одного искусного немца!..
…Вы не можете поверить, дражайший из отцов, сколько трудов затрачивает барон ван Свитен и другие важные господа, пытаясь удержать меня здесь». Что ж, сие правда!)
Леопольд. Я счастлив был прочесть ваше имя, дорогой барон.
(Но в глазах старика был вопрос: почему?! Почему император до сих пор не возьмет на службу его сына? Что я мог ему ответить?
Император, как все Габсбурги, прекрасно образованный музыкант.
У него отличный бас, он прекрасно поет, и оттого вершиной всех искусств он считает итальянскую оперу. «Похищение из сераля» слишком непривычно для него. Да и сам Моцарт непривычен.
Недавно в Вену вернулся итальянец Антонио Сальери. Он весел, общителен, импозантен. Но, главное, он итальянец, сочиняющий превосходные традиционные оперы. Они нравятся и Европе, и великому Глюку. И нашему императору. И конечно же, он назначил Сальери Первым капельмейстером.)
Леопольд. Это людская зависть, дорогой барон. Вечные интриги «музыкальной преисподней». И наверняка — господин Первый капельмейстер! Да, да, этот Сальери ненавидит мальчика!
(Я не стал возражать. Я был благодарен ему за то, что он избавил меня от объяснений по поводу императора. Добавлю от себя: я много раз говорил с Сальери, но никогда при мне он не отзывался с ненавистью о Моцарте. Хотя успех «Похищения» должен был его насторожить. Но Сальери слишком упоен собой, слишком благодушно процветает, чтобы испытывать к кому-нибудь такое сильное чувство, как ненависть. Скорее это равнодушное недоброжелательство. Как положено опытному царедворцу, узнав, что Моцарт мечтает давать уроки дочери императора, Сальери тотчас устроил на это место бездарного господина Фогта…)
Я. И все-таки чувствую: на этот раз вы довольны жизнью?
Леопольд. Я думаю, при нынешних его доходах он скоро сможет положить в банк две тысячи флоринов… И хозяйство Констанца ведет экономно. Главное — следить за расходами. Я давно советовал ему завести особую тетрадь. И вот — смотрите!
(Он с умилением показал мне Тетрадь. И я даже прочел по его просьбе несколько записей:
— «26 мая: два ландыша — один крейцер. 27 мая: птица-скворушка — четыре крейцера».
Рядом с расходами на скворца я увидел ноты.)
Леопольд. Это прелестная мелодия, которую насвистал скворец.
Точнее, мой мальчик напел, а скворец повторил… Остальные расходы он сказал мне, что не помнит!
Он расхохотался.
(Я впервые услышал, как старик смеется. Замечу: на самом же деле Моцарт давно передал вести эту тетрадь Констанце. А экономная хозяйка, конечно же, тотчас позабыла это делать. Зато каталог своих сочинений, который также научил его вести отец, он заполняет с тщательностью, странной для этого человека.
