Таков характер этого человека!
Из дневника
29 декабря 1786 года
Я вижусь с Моцартом редко. На Рождество 1786 года он уехал в Прагу, где, говорят, с великим успехом идет его «Фигаро». Чтобы поболее узнать о Моцарте, я отправился сегодня к его либреттисту ди Понте.
Я застал его дома. Он сочинял. На столе — бутылка токайского, открытая табакерка с испанским табаком. На коленях — юная красотка, которая при моем появлении бросилась прочь из комнаты. Он хвастливо показал мне письма Моцарта. Вот их содержание: «В Праге ни о чем другом не говорят, не играют, не поют, не танцуют, кроме нашего “Фигаро”! “Фигаро” всюду! “Фигаро — здесь, Фигаро — там”. Бесконечные балы… Ты, конечно, представляешь меня волочащимся за всеми красавицами? Представь — лучше плетущимся. У меня нет сил танцевать и любезничать, потому что я смертельно устал из-за своей работы, и к тому же ты знаешь мою застенчивость».
Ди Понте сказал, что успех «Фигаро» блистательный — и директор Пражской оперы Бондини заплатил Моцарту сто дукатов за будущую оперу. Оказалось, либретто к этой опере и писал сейчас этот поэт и прощелыга. Помогая себе вином и красоткой! Будущая опера называется соответственно всей обстановке — «Дон Жуан»… Итак, опять? Опять — опера-буфф? И опять прежний Моцарт?
Сегодня беседовал с господином Ланге, мужем Алоизии, урожденной Вебер. Он рассказал, что Моцарт в Праге дописывает своего «Дон Жуана». По слухам, он живет в чьем-то имении. И в саду пишет оперу. Вокруг идет веселая попойка, играют в кегли… Рассказал о бесконечных певичках из местной оперы, которые охотно помогают Моцарту входить в образ Дон Жуана. Моцарт, Моцарт!.. Забавная деталь: Бондини вызвал в Прагу некоего итальянца Джакомо Казанову, который в молодости отличился большими удачами в охоте на женщин. И этот старый ловелас исправил Моцарту либретто «Дон Жуана». О, Боже!
В Праге — огромный успех «Дон Жуана». А у нас в Вене не торопятся. Все это время в опере исполняли «Тарара» Сальери. (Отмечу — с неизменным успехом.) И вот вчера — долгожданная премьера Моцарта.
Я пошел в театр, чтобы стать свидетелем: «Дон Жуан» провалился. Наши тупоголовые венцы ждали повторения «Фигаро». Они пришли поразвлечься веселыми похождениями наказанного небом ловеласа. Но «Дон Жуан» не слишком веселит. Это лихорадочное напряжение. Устрашающее неистовство музыки. И это явление Командора… Железный ритм… Дыхание предвечного… Я был не прав… Рождается новый Моцарт… Я счастлив.
Моцарт встретил провал, к моему изумлению, насмешливо. Он сказал только одну фразу: «Ну что ж, дадим им время разжевать».
Наконец-то мы увиделись с Моцартом. После пражских успехов император назначил его камер-музыкантом с обязанностью сочинять музыку для придворных маскарадов.
Наша беседа:
Моцарт. Восемьсот флоринов за музыку для маскарадов. Слишком мало за то, что я мог бы сделать, и слишком много за то, что я буду делать.
Я. И все-таки — это радость. Я поздравляю вас с долгожданным зачислением на придворную службу.
Моцарт. Нужно было умереть бедняге Глюку, чтобы мечта покойного отца наконец-то осуществилась.
(Добавлю: «наилучший из отцов» скончался в прошлом году, и теперь он — один на один со своей судьбой.)
Моцарт. Если бы вы знали, в каком я сейчас положении. Такого и врагу не пожелаешь.
Да, несмотря на жалованье, он весь в долгах… Но я не дал ему денег. Все-таки у него — жалованье. Замечу: он ко многим теперь обращается с одними и теми же словами. На днях его почитатель купец Пухберг показал мне его послание: «Боже, в каком я положении! Такого и врагу не пожелаешь. Если вы, наилучший из друзей, не поможете мне, я погибну вместе с бедной больной женой и ребенком». И т. д. Как все художественные натуры, он несколько преувеличивает — и нищету свою, и ее болезни. Кстати, сей «наилучший из друзей» дал ему деньги. На эти деньги Констанца отправилась сейчас на курорт. Кажется, она там поправилась слишком быстро.
И, видно, веберовский темперамент сыграл с ней злую шутку.
Он пожаловался мне, что какой-то его знакомый, который вообще-то относится к женщинам с большим уважением, написал из Бадена о Констанце отвратительные дерзости. Но, видимо, и она тоже кое-что узнала. Во всяком случае, в письме, которое он при мне сочинял, он ей писал в начале: «Я не хочу, чтобы ты поступала так подло!..»
А в конце: «Не мучь ни себя, ни меня излишней ревностью! Умоляю! И ты увидишь, какими довольными мы станем! Лишь умное ровное поведение женщины может возложить узы на мужчину.
Пойми это!»
О, Моцарт!
Из дневника
1790 год
Итак, умер дорогой император, и на престол взошел Леопольд II. Наш новый повелитель в отличие от прежних Габсбургов отнюдь не знаток музыки. Хотя недурно играет на лире. Как всегда при новом царствовании, все прежние фавориты тотчас потеряли места.
Уже утром Моцарт появился в моем доме. Он был так взволнован, что забыл о приветствии. Наш разговор (кратко):
Моцарт. Неужели это правда? Неужели Сальери…
Я. Совершеннейшая правда. Новый император сказал: «Этот Сальери — невыносимый эгоист. Он хочет, чтобы в моем театре ставились только его оперы и в них пели только его любовницы».
Вчера наш Сальери ушел в отставку. На его место назначен молодой Йозеф Вайгель.
Моцарт. Значит, я могу рассчитывать на место Второго Капельмейстера? Я написал прошение, дорогой барон. У меня большие надежды. Я предчувствую! Неужели я стою у врат своего счастья? Вы не представляете, как мне нужны сейчас деньги. Это жалованье спасет меня. Вы передадите мое прошение, барон? Я здесь упоминаю:
Сальери совершенно пренебрегал церковной музыкой. Я же…
Он еще что-то лихорадочно говорил… Я взялся передать его прошение.
И хотя мне жаль Моцарта, но во имя музыки… Короче. Передавая прошение императору, я сопроводил его необходимым комментарием.
Из дневника
1790 год
Итак, он не получил место Второго Капельмейстера. Но вместо того, чтобы покориться судьбе, этот безумец продал все бывшее в доме серебро и на свой страх и риск отправился во Франкфурт-на-Майне. Там совершалась коронация. И хотя Моцарта не приглашали, он решил попытать счастья у нового императора и заодно заработать деньги во время путешествия. Как он хочет вырваться в прежнюю жизнь! Сегодня я навестил Констанцу. Эта балаболка охотно мне показала все последние письма мужа.
Вот что он писал ей: «Моя любимая. Мы великолепно отобедали под божественную застольную музыку. Райское гостеприимство и восхитительное мозельское пиво. Какую великолепную жизнь мы поведем, когда я вернусь. Я мечтаю работать. Так работать, чтоб мы никогда более не попали в столь фатальное положение».
