Но лицо аббата было невозмутимо. Он ничего не ответил. И принцесса переменила тему:
— Надеюсь, святой отец, вас не шокирует мой костюм. Я, как моя мать, русская императрица Елизавета, обожаю носить мужское платье. «Женские в ломбарде заложены…» — усмехнулся про себя Рибас.
— Помню, в детстве, — продолжала принцесса, — на маскарады мать часто надевала мужской костюм. У нее были прекрасные длинные ноги. Она была великодушна, хотя немного вспыльчива. Когда княгиня мадам Лопухина осмелилась вдеть в волосы розу, которая была в тот день в прическе моей матери, мать била ее по физиономии…
О нравы! — И мельком взглянула на Рибаса и, будто спохватившись, представила аббату: — Это посланец моего жениха князя Лимбурга.
«Молодец баба, ничего не упускает, теперь и я в дело пошел…»
— Князь часто пишет мне письма. Ах, эта разлука — печаль моей жизни. Я ценю любовь князя, но обязанность перед троном предков не позволяет мне вернуться к частной жизни. Передайте Его преосвященству кардиналу: обстановка в России действительно осложнилась. Недавно там погиб мой посланец, человек больших военных талантов. Я имею в виду господина Пугачева… Тем не менее партия моя в России сильна. И прежде всего это братья Орловы…
Тут она внимательно посмотрела на Рибаса. Он выдержал взгляд — ни один мускул не дрогнул на лице испанца.
«А ведь точно: ведьма…»
— Кардинал Альбани очень интересуется ими, — сказал аббат.
— Это благородные люди. Григорий Орлов, например, был против раздела несчастной Польши. И пусть они не самые образованные, пусть своевольны и подчас дики, но личная их преданность мне многое искупает. Влияние их при дворе продолжается. «Откуда она все знает?..»
— А если учесть, что весь русский флот в Ливорно находится под началом графа Алексея… — Она многозначительно улыбнулась.
И продолжала: — В Персии мне обещано шестьдесят тысяч войска. Я решила направиться отсюда к султану. Скорее всего, я поеду через Польшу. Я знаю привязанность кардинала к королю Станиславу Понятовскому. Я также давно поддерживаю короля, хотя друзья мои, как вам известно, связали себя с Конфедерацией. Но мне удалось уговорить Карла Радзивилла помириться с королем.
«Ох и баба! Сама придумала? Или ее устами все-таки говорит сам Радзивилл и его партия?..»
— А что вы скажете о Радзивилле? — спросил аббат.
— Ах, святой отец. — Она тонко улыбнулась. — Для приобретения значения в истории недостаточно происхождения и богатства, нужно еще и немного политического чутья. И я счастлива, что мне удалось примирить такого скандального и упрямого человека с польским королем. Моя цель — единая и могучая Польша в прежних границах.
Но есть еще и другая цель, — она сказала это торжественно, — передайте Его высокопреосвященству: я решила склонить мой народ к признанию римской церкви. Клянусь страданиями народов моих, я приведу их души в лоно католичества.
Наступило молчание.
— Иногда вы мне кажетесь болтушкой двадцати лет. Но через мгновение я вижу перед собой зрелую женщину, мудрую и осведомленную.
— Но прежде чем мы перейдем к столу, я хочу вас попросить сообщить Его высокопреосвященству, что мне решительно не хочется брать деньги у англичанина.
Она вопросительно, почти с мольбой глядела на аббата. Но аббат только опустил глаза и промолчал.
«Браво! Это конец!..»
— К столу, господа, — сказала глухо принцесса. Она была в ярости.
В этот момент в залу вошел худой старик в черном камзоле.
— Разрешите представить, господа: врач Ее высочества господин Салицети, — объявил молчаливый Доманский.
Рибас понял, что пришла и его пора вступить в разговор.
— Счастлив познакомиться, господин Салицети. Мой патрон князь Лимбург заклинал меня найти вас и разведать о здоровье Ее высочества.
— Если считать, что постоянное отсутствие сна, работа после полуночи за письменным столом, а потом кошмары во сне, частые горячки, упадок сил, кашель и боли в груди должны свидетельствовать о здоровье этой молодой красавицы, то она здорова. Передайте ее супругу…
— Послушайте! — закричала в бешенстве принцесса. — Я вам плачу не за то, чтобы к ужасным сплетням обо мне прибавлять новые!
И она бессильно разрыдалась. Вся ее неудача была в этих слезах. Но в следующее мгновение она уже взяла себя в руки и, засмеявшись, сказала светски:
— Уж эти доктора! К столу, господа.
Аббат и Рибас возвращались в карете аббата.
— Очаровательное лицо… Восхитительная фигура… и этот румянец! — восторженно восклицал аббат.
— Это лихорадочный румянец. Я думаю, у княжны чахотка, — сухо сказал Рибас.
— Не знаю, не знаю, — продолжал шутливо аббат. — С ней надо держать ухо востро. Вот-вот закружит голову.
— А вам не кажется, святой отец, что все это представление было затеяно, чтобы попросту занять деньги у кардинала? Я слышал, княжна в больших долгах, и думаю, что никакого щедрого англичанина не существует.
— Ах, мой друг, она так прекрасна, что я с удовольствием исполнил бы ее желание. Но, к сожалению, кардинал совсем не щедр.
К тому же он слишком трезво мыслит. И все, что я доложу ему об этой встрече, покажется ему фантастичным и небезопасным, могущим быть источником больших несчастий и для нас, и для этой женщины.
— По-моему, она сама это чувствует, — сказал Рибас. — Когда она зарыдала, мне показалось, что я уже присутствую при конце третьего акта.
Всю эту сцену аббат описал в своем докладе кардиналу Альбани от 18 декабря 1774 года.
Была уже ночь. В доме на Марсовом поле у окна по-прежнему сидел Христенек, когда дверь отворилась и вошел Рибас.
— Итак, моя миссия окончена, — усмехнулся Рибас — Ваш выход на сцену!
Он уселся в кресло, налил себе вина из бутылки. Христенек хранил молчание.
— Кардинал не дал ей денег, и завтра на ее карету нападут кредиторы.
Христенек внимательно слушал.
— Это организовал по моей просьбе некто Дик, — продолжал Рибас, — английский консул в Ливорно. У него связи с банкирским домом Беллони. И он им это присоветовал. Нападение произойдет у ее дома, когда она будет возвращаться с утренней мессы. Вы должны…
— Я все понял, сударь. Это действительно лучший способ выйти на сцену. Не перестаю вами восхищаться, — сказал Христенек.
Был рассвет, когда Рибас вышел из дома. У дома его уже ждал слуга с двумя лошадьми. Рибас вскочил в седло. И они отправились в обратный путь в Пизу.
Днем Христенек занял свое место у окна. Около дома принцессы он увидел кучку людей в широкополых шляпах. Они ждали. Наконец раздался стук копыт и шум подъезжающего экипажа.
