Вариант моего гвинейского друга был не так академичен и куда более экспрессивен по форме, однако смысл фразы наша переводчица изложила максимально точно.
— Прекрасно, Ася! — сказал я. — Слово в слово. Теперь очередь за вами, Нафталин.
Брюнет протер салфеткой стальную ложку и двумя пальцами смял ее, как пластилиновую. Показал мне шарик из металла, покатал по столу, а затем вернул ложке привычный облик.
— На мне силовая поддержка группы, — объяснил он. — Грубо говоря, если нас попытаются остановить или ликвидировать, моя задача — этому помешать. Как можно более мирным путем… Можете нарисовать во-он на той доске мелом крестик? В любом месте.
Вблизи доска оказалась вся покрыта мелкими шрамами. Пока я выбирал закуток для крестика, Нафталин переместился к кухонному шкафу. Я слышал, как он выдвигает ящики, копается в них и чем-то звенит. Вернувшись на табуретку, я застал его у окна, в другом конце кухни. На подоконник была свалена груда столовых приборов.
— Будете метать ножи? — сообразил я. И отодвинулся подальше вместе с табуреткой.
Глава десятая
Холодное оружие я уважаю, когда оно в кино и книжках. Но в жизни побаиваюсь. А все потому, что в двенадцать лет я вызвал полтергейст — с участием мясницкого тесака.
Мое детство, надо признать, не было одним большим кошмаром — особенно когда я чуть подрос и родители избавили меня от душного Левкиного присмотра. Район считался благополучным, учителя не зверствовали, а в нашем дворе все, кому надо, помнили, что у Ромки-очкарика из девятнадцатой квартиры есть брат — ого-го какой старший. Только после восьмого класса, в пионерлагере, где никто меня не знал, я столкнулся с проблемой.
Виноват был физрук Пахрин — потный, липкий и наглый идиот. Думаю, он и приехал для того, чтобы покомандовать малышней. Я, как назло, был пухлый, неспортивный и в очках, то есть готовая жертва. Свой первый кросс я не добежал даже до середины — за что физрук исподтишка пнул меня пониже спины, а потом на вечерней линейке еще долго разорялся насчет «жирных маменькиных сыночков», бросающих тень на спортивную честь нашего пионерлагеря. Пахрин явно собирался чморить меня всю смену, но кое-чего недоучел.
Уже через день приходящий лось Алеша — тихий, ласковый и абсолютно мирный попрошайка, которого весь лагерь подкармливал печеньем, — вдруг за что-то обиделся на физрука, подкрался сзади и лягнул. Кросс не состоялся. Днем позже его снова пришлось отменять, потому что Пахрин опрокинулся на ровном месте и усугубил свою травму.
А еще через день случилась та самая история. Добрейшая повариха Валентина Егоровна, к которой мы бегали за добавкой, случайно выронила тесак. Согласно закону всемирного тяготения, нож обязан был упасть отвесно вниз, поварихе на ногу. Но вместо этого он по безумной траектории полетел куда-то далеко вбок и вверх — причем уже на излете сильно оцарапал нос физруку, склонившемуся над тарелкой. Тут у Пахрина сдали нервы. Прямо из санчасти, где раненый нос заклеили несколькими слоями пластыря, пострадавший рванул на ближайшую станцию и больше в лагерь не возвращался. Я слышал, как завхоз и музрук перешептывались: «Сглазили мужика!» Подозреваю, что в жизни Пахрина было кое-что плохое, связанное с колюще-режущими предметами. Иначе вряд ли весы у меня в голове выбрали для своих финальных разборок с физруком именно этот острый сюжет…
— …Ножи? — с легкой укоризной переспросил Нафталин. — Ну что вы! Это низшая ступень сложности. Люди столетиями улучшали их аэродинамику. Даже у самого тупого лезвия, которым мы режем котлету, коэффициент обтекаемости — как у гоночного болида. Любой тирон-первогодок с минимальным опытом на тренировке поразит цель. Но смысл? Ты не угадаешь, где прихватит, а носить с собой холодное оружие — непрофессионально. Надо изучать аэродинамику подручных средств. И ею пользоваться… Смотрите. Ап!
Из пальцев его правой руки тотчас же выпорхнули три десертных вилки и еще две — из пальцев левой. Они пролетели через кухню и с жужжанием впились в доску, образовав вокруг нарисованного мною крестика стальной хоровод.
— Ап! — Следом за вилками в такой же полет отправились пивные открывалки, сахарные щипчики, лопатки для рыбы и еще какие-то блестящие штуки непонятного назначения. Пять секунд спустя первый, вилочный, хоровод был окружен еще одним, внешним.
— Ап! — В воздухе закувыркался штопор и точно ввинтился в центр обоих кругов.
Никакой полтергейст не смог бы достичь такой красоты и такого совершенства.
Убедившись, что все мы хорошо рассмотрели результат, Нафталин подошел к доске с раскрытым холщовым мешочком и легонько щелкнул по дереву ногтем указательного пальца. Я видел, как глубоко застряли в дереве столовые приборы, — но это не помешало им по первому же щелчку послушно ссыпаться в подставленный мешочек.
— Можно показать еще что-нибудь, — предложил Нафталин. — Хотите эквилибр с гирями? А еще у меня есть кусок якорной цепи с поперечным усилением — могу порвать.
— Верю, — успокоил его я. — Вы меня и так уже впечатлили. Раньше работали в цирке?
— Вроде того, — усмехнулся брюнет. — Только без лонжи и антрактов. Считается, что цирк в Эрец-Исраэль — лучший в мире. Это правда, иначе нам не выжить. Но в последнее время дирекция допускает многовато ошибок. А они в нашем деле очень дорого стоят.
Нафталин провел пальцем по горлу, чтоб уж не было сомнений, где он работал раньше.
Оставался Димитрий. Он сидел ближе всего к тумбочке с ноутбуком и время от времени на него с тоской поглядывал, а потому я заранее догадался, в какой из областей он спец.
— Ну а вы? — спросил я у рыжего парня. — Вы ведь компьютерщик, да? Чем порадуете?
— Сейчас, сейчас… — Как я и предполагал, Димитрий сразу же метнулся за своим ноутбуком, а пока он с ним возился и что-то настраивал, мне взялась отвечать Ася.
— Лев Ильич говорил нам, что вся группа — как один человеческий организм, — сказала она. — Я коммуникатор, то есть язык нашей группы. Нафталин — ее руки, а Димитрий нас ориентирует. Он может показать любую точку планеты… Значит, Димитрий — наши глаза.
— Любую? — Я пока еще не знал, как буду экзаменовать Димитрия. Но одна идея у меня забрезжила.
— За редким исключением. — Это уже подал голос сам парень из-за ноутбука. — Овальный кабинет и прочие вип-зоны заперты на большой замок, вручную не пробиться. Остальные в пределах досягаемости, и всё — благодаря веб-камерам. Их и до вируса было много, а уж после эти камеры понавешали везде, и почти у каждой обойти защиту — как дважды два. «Мертвых зон» у нас на планете почти не осталось, в реальном времени доступна любая экзотика. Хоть сейчас можно увидеть голубей на площади Сан-Марко или проходную винзавода в Конотопе… Желаете заглянуть в главный обеденный зал парижского ресторана «Максим»? Или, может, на съемочную площадку в Болливуде? Могу попасть на верфь подлодок в Североморске. Куда скажете — туда и подключусь…
— Конотоп с Болливудом подождут, — ответил я. — Давайте что-нибудь поближе, в Москве. Ну, например… — И я продиктовал парню адрес, который знал на память.
