У шефа есть мое досье, но вряд ли оно начинается с младшего школьного возраста. И даже если с младшего, там должно быть упоминание о кружке. Я и взаправду был в него записан — сходил один раз. Первые полчаса мы клеили самолетики из спичечных коробок, а оставшийся час Марина Лаврентьевна толкала нам речугу про НЛО и инопланетян — маленьких зеленых гуманоидов. Мы с Левкой к тому времени уже два раза смотрели кино «Ангар 18», и я-то знал, что настоящие гуманоиды — вовсе не зеленые, а похожи на людей, только лысые. Поэтому на второе и все прочие занятия кружка я, конечно, не пошел…
— Ну ладно… — с сомнением в голосе проговорила Нонна Валерьевна. — Вроде бы все на своих местах. Отчет принят. И все же у меня чувство, что вы чего-то не договариваете…
Я разозлился. Видите ли, у нее чувство! И что, интересно, Левка в ней нашел? Типичная завуч-зануда. Не смогла ни к чему придраться, но оставила под подозрением. Ни Юрий Борисович, ни Сергей Петрович не придирались к нашему отчету, а эта… Может, она слишком рано вышла с больничного и еще не оправилась после гриппа? Впрочем, мне и до гриппа казалось, что секретарша шефа относится ко мне прохладно. С первой же нашей встречи в этой приемной она избегала смотреть мне в глаза. Но чем я провинился перед ней? Может, тем, что я — Роман Ильич, а не Лев Ильич? Тем, что слишком похож на брата? Тем, что он умер, а я жив? После беседы с Каховским я и такого не исключал.
— Это вы, уважаемая Нонна Валерьевна, не договариваете, — жестко произнес я. Пора было менять тон разговора и идти ва-банк. — Например, вы могли бы рассказать о последнем дне жизни брата. Я побывал в музее истории на Охотном Ряду, встретился с директором и выяснил кое-что новое о Льве. Странно, что узнал я это от Каховского, а не от вас…
Я поднялся с места и решительно закрыл крышку ноутбука. Нонна Валерьевна осталась без своего щита, и ей ничего не оставалось, как поднять голову и посмотреть на меня.
Глаза у нее были большие, серые. Ни враждебности, ни злости на меня, ни желания уязвить в них не оказалось совсем — там плескалось страдание, сдержать которое уже не могла плотина аккуратного макияжа. Я тотчас же пожалел о своем тоне, но отступить назад было нельзя. Ей, наверное, сейчас меньше всего хотелось вспоминать про Левку: всё очень близко и слишком больно. Однако я не мог ждать. Чем больше пройдет времени, тем труднее найти какие-то следы. Даже такой сыщик-любитель, как я, об этом знал.
— Нонна Валерьевна, пожалуйста, прошу вас, помогите мне кое-что понять. — Я заговорил чуть быстрее, чем следовало, боясь, что в любую секунду она отведет взгляд, и я опять потеряю с ней контакт. — Потоцкий, глава «Фармако», сказал мне, что в тот день был юбилей их компании, но Лев отказался прийти: будто бы у него встреча с Каховским…
— Не понимаю, при чем здесь… — Каждое слово она произносила с усилием, как будто проталкивая сквозь боль, скорбь и еще какое-то чувство, которого я понять не мог.
— А Каховский сказал, что виделся с братом не в тот день, а накануне, — продолжал я допрос, всё больше ощущая себя бессердечной сволочью. А куда деваться? — И вы тогда были у него в гостях вместе со Львом и уехали тоже с ним вместе… Так что было дальше — через шесть часов? Через двенадцать? Куда он собирался назавтра? Почему забыл о ремне безопасности? Может, он накануне вел себя по-особенному? О чем-то рассказывал? Был чем-то взволнован? Встревожен? Расстроен? Испуган? Расскажите, ну пожалуйста…
Я не успел заметить, в какой момент она вновь опустила глаза. Одно из произнесенных мною слов явно было лишним — и из-за него, наверное, тоненькая ниточка контакта между нами порвалась. Вновь раскрыв перед собой ноутбук, Нонна Валерьевна уже не отводила взгляда от экрана, словно там было нечто чрезвычайно важное. Я перестал быть для нее собеседником и сделался лишь досадной помехой. Прежним протокольным тоном она объявила, что Лев Ильич был взрослым человеком и редко делился планами с кем-либо. Куда он собирался ехать в роковой для него день? Без понятия. Отчего не застегнул ремень безопасности? Ей неизвестно. И вообще никакого права ее допрашивать у меня нет и быть не может. А если уж мне так хочется спросить о последнем дне моего брата, то отвечать должна не она. Совсем не она. Кое-кто другой — поближе…
— Кто другой? Кто поближе? — не понял я.
— Уж известно кто! — Зануду-завуча еще на несколько мгновений вытеснил живой человек с живыми чувствами. И я узнал их, наконец: это были обида и ревность.
Глава двадцать седьмая
Ася грустно вздохнула и сказала мне:
— Ах, если бы, Роман Ильич! Ах, если бы…
Мы вдвоем сидели на кухне. Сообразив, что у нас с ней затеялся не просто треп, а какой-то серьезный разговор, тактичные Нафталин с Димитрием не стали мешать и быстренько разбежались по своим номерам. Нам были оставлены чай и почти полный пакет сушек.
— Нравился он мне? Тут и спрашивать нечего! — Ася окунула свою сушку в кипяток и несколько секунд наблюдала, как твердое превращается в мягкое. — Даже если бы он был страшен, как Квазимодо, только в один его голос можно было влюбиться… а Лев Ильич к тому же был совсем не Квазимодо. Возраст? Да чихать нам, женщинам, на возраст! Такие мужчины — как коллекционное вино: чем старше, тем лучше. Нонне дико повезло. Но думаете, она ценила его так, как надо? Да хрен там! Он был чудом, музыкой сфер, а Нонне были нужны только многоуважаемый шкаф и каменная стена… Конечно, я с большим удовольствием отбила бы его у Нонны. Без всяких угрызений. И глазом бы не моргнула.
— Бы? — переспросил я.
— Бы! — удрученно подтвердила Ася. — Когда он тем утром постучался ко мне в номер и вызвал поговорить… сюда же, на кухню, как мы сейчас с вами… я-то губу раскатала сдуру. Подумала, он наконец заметил, что я к нему неровно дышу, скажет сейчас, что и он тоже, а после позовет меня куда-нибудь на настоящее свидание. Так-то мы с ним часто болтали, но это было по работе или по дружбе… короче, не то. Выбрала для разговора парадный прикид, босоножки вместо наших обычных шлепанцев, кулончик на шею как будто случайно, брови влегкую подвела, духи парижские открыла… Ох, идиотка какая…
— То есть вы обсуждали не свидание, — на всякий случай уточнил я.
— Даже близко не. — Ася машинально съела сушку, которая уже наполовину превратилась в кашу. — Он всего-навсего попросил меня о прикрытии — как будто мы с ним очередной эпизод готовили. Сказал, что у него намечается встреча. Он отъедет на несколько часов, и я в команде остаюсь за главного — на связи. Свой телефон он выключит, а если вдруг Нонна начнет его искать, я должна буду ей что-нибудь соврать поубедительнее.
— И она что, действительно его искала? — заинтересовался я. — Звонила?
— Целых три раза, мне на мобильный. — Для наглядности Ася показала три пальца. — Третий раз примерно за час до той аварии, и голос у нее был сердитый и несчастный. Ну как же — ее каменная стена куда-то подевалась, а она не знает куда. Первые два раза я, если честно, немножко позлорадствовала, мысленно, а на третий мне ее жалко стало. Правда, жалко. Как женщине женщину. Но я все равно соврала — Лев Ильич же просил.
