— Каких границ? — торопливо спросил я, но не было рядом уже ни Левки, ни качелей, ни детской площадки. Я очнулся. Держать глаза закрытыми было глупо. Пришлось открыть.
Первое, что я увидел, — черную бороду. Подозреваю, уже не Левкину, а мою. Она нечетко отражалась в зеркале, у подножия которого лежал я. К счастью, очки валялись рядом, и как только я дотянулся до них и надел, борода обрела контуры. Точно, моя. Я с трудом сел на полу — и мое очкасто-бородатое отражение село вместе со мной. Кое-как встал, двумя руками держась за мебель, которая оказалась высоким столом с фигурными ножками, — и зеркальный Роман Ильич, озираясь по сторонам, тоже поднялся во весь свой рост.
Помещение было каютой. Занавески неплотно прилегали к иллюминаторам, и в крупные щели пробивались солнечные лучи. Значит, уже день, про себя отметил я. Но раньше была ночь. Полезная информация, надо запомнить. Отвратительный запах гнилого кита исчез, меня уже не тошнило, но в голове шумело, а во рту начиналась пустыня Сахара — жаркая, сухая, с кактусами, царапающими горло изнутри. И потому мне очень, очень хотелось пить. На столе я заметил кем-то забытую полупустую бутылку «Эвиана», накрытую пластиковым стаканчиком. Минералка напрочь выдохлась, у нее оказался аптечный гадкий привкус, но я прикончил ее в три глотка прямо из горлышка — и мне полегчало.
Держась поближе к столу, я сделал шаг. Другой. Хорошая новость: несмотря на слабость в ногах я хожу и не падаю. Теперь самое время проверить, не заперт ли я в этой каюте. Ну-ка, ну-ка… Я доковылял до стены, увидел серебристую дверную ручку на белом фоне, схватил и потянул на себя. Ни-че-го. Дернул изо всех сил — тот же результат. Похоже, я тут в западне. Или, может, здешняя дверь открывается наружу? Снова взявшись за ручку, я толкнул дверь плечом и чуть не упал — настолько легко дверь выпустила меня на палубу.
Высоко над головой орали чайки. Ветерок приятно холодил кожу. До невозможности яркое солнце встретило меня ударом по очкам. Я поскорее заслонился от него обеими ладонями, чуть выждал и очень осторожно стал раздвигать пальцы: сперва на узенькую щелочку-бойницу, затем пошире. Ага, кажется, привыкаю. Вижу. Порядок. Кроме солнца и палубы, вокруг был океан — от него тоже слепило в глазах, но уже не так сильно.
Только теперь я заметил, что на палубе есть кто-то, кроме меня. У самого борта стояли два полотняных шезлонга, и один был занят: в нем расположился незнакомый человек в джинсах и ковбойке. Его длинные и черные, как у индейца, волосы были перетянуты белой шелковой ленточкой. Правда, вместо томагавка человек держал на коленях компактный автомат наподобие «узи». Дуло было направлено в мою сторону.
— С добрым утречком, Роман Ильич, — поприветствовал меня незнакомец. — Не правда ли, хорошая нынче погода? Синоптики накануне обещали дождь и — хе-хе — надули…
В замешательстве я помотал головой и протер очки: на секунду-другую мне почудилось, будто человек, похожий на индейца, — не в фокусе, как бракованный фотоснимок.
Могу поклясться, что мужчину в шезлонге я никогда не видел прежде — и одновременно знал его не один десяток лет. Я прекрасно помнил его интонации, ухмылочку, манеру хихикать, тональность и тембр голоса. Как такое вообще может быть? Как?
«Это была подсказка, дурик», — сказал мне Левка из моего видения. И я вспомнил.
Тот голос я слышал последний раз всего пару недель назад. Тогда он бубнил из десятков мониторов в зале огромного дома. Представляю, что в подвале того же дома и поныне стоит огромный печатающий агрегат. Он дремлет. Но едва сверху доносится знакомый бубнеж, агрегат, как по команде, просыпается и выплевывает в никуда сотни бумажных листов с одной бессмысленной фразой: «Эни, бени, раба, принтер, сфинктер, жаба». И сколько ни бьются специалисты, они не в силах избавить принтер от вируса бешенства.
— …Отлично выглядите, Роман Ильич, — продолжал тем временем человек, сидящий в шезлонге. — Где ваши седины? Закрасили? Вот и славно, хе-хе, давно пора, и стесняться нечего. А какое средство использовали, если не секрет, — от Palette или от Schwarzkopf?
Я всегда знал, что отвечать вопросом на вопрос — невежливо, но удержаться не смог.
— А где ваша лысина, Пал Палыч? — поинтересовался я у бывшего президента России.
Глава тридцать шестая
Умер-шмумер, потом воскрес. Дело-то житейское. Я даже удивился про себя, насколько мало я удивлен. С одной стороны, я знал, что президент Дорогин, он же Верховный Гэ, он же пятикратный гарант трижды обнуленной Конституции, он же сказочный зайка, переехавший из лубяной избушки в кремлевскую, он же Лысый Дед, он же Эль Кальво, он же Мушиная Плешь, он же еще три сотни мемов, скончался в декабре прошлого года от болезни сердца и был кремирован. С другой стороны, бывший мертвец сидел сейчас в шезлонге, поигрывая автоматом. И оба факта в моей голове теперь легко совмещались.
— Как видите, лысина ликвидирована, — похвалился Пал Палыч. — Не подумайте, не парик, всё натуральное. Длинные, прочные, не секутся. Трансплантолог моих новых волос был у меня суперский, настоящий ювелир, вживлял по волосинке. Выпал потом с балкона, такая неосторожность. А причесочка-то вот она, осталась… Ведь красивая, а?
— Красивая, — машинально подтвердил я.
— То-то же! — Дорогин с видимым удовлетворением кивнул. — Был в Югославии актер, Гойко Митич, вечно играл в кино то команчей, то апачей. Его и взяли за образец… Вы, наверное, думаете, почему у русского Паши яхта называется «Гурон»? А я, Роман Ильич, с юности фанател по индейцам, обожал Фенимора Купера и Майн Рида, прочитал их собрания от корки до корки — помните, наверное, зеленые и оранжевые толстые тома? Я мечтал быть даже внешне похожим на Чингачгука или Оцеолу. И вот на старости лет сподобился, хе-хе… Короче говоря, добро пожаловать в мой плавучий вигвам! Садитесь же, не стойте. Я вас сюда не приглашал, но раз уж вы тут, будьте как дома. Не хотите ли в ознаменование нашей встречи раскурить трубку мира и закопать топор войны?
Шиш тебе, а не трубку мира, подумал я и, присев на свободный шезлонг, первым делом постарался активировать свое главное оружие — весы. Они, однако, на мои попытки не отреагировали — как будто замерзли или впали в спячку. Это был скверный сюрприз.
— Мне кажется, Роман Ильич, вы не хотите сходить с тропы войны и думаете сейчас о плохом, — укоризненно произнес Пал Палыч, глядя на меня. — А зря. Пока вы были без сознания, я на всякий случай скормил вам штук шесть ваших любимых таблеточек. И еще столько же растворил в бутылке с водой, которую вы наверняка тоже выпили… Вас ведь больше не тошнит в моем присутствии? Стало быть, и все другое у вас заблокировано.
Упс! Бывший Лысый знал не только мое имя, но и особенности моего организма. Еще один неприятный сюрприз и, боюсь, не последний. Похоже, в нашем Министерстве справедливости завелся барабашка. Кто же стучит? Неужто Нонна Валерьевна? Ай-яй-яй!
— Вот вы первым и сойдите с тропы войны, — буркнул я. — Подайте личный пример, уберите свой автомат. Сами же говорите — я для вас больше не опасен. Чего бояться-то?
