Но только не здесь.
Берет у него яблоко, откусывает… но почти не чувствует вкуса, не до того.
— Вы молодец, ваше высочество, — говорит Юн. — Отлично держитесь.
Он берет второе яблоко себе, хрустит.
— Если понравится, я еще принесу.
— Спасибо, — говорит она.
Пустой болтовни не хочется, да он и не настаивает, просто остается рядом.
Но, как-то незаметно, они начинают обсуждать урожай яблок в этом году, погоду, потом, как Юн в детстве лазил по яблоням с братьями, как Оливии подарили Снежинку, и как долго она пыталась подружиться с ней, как Юн когда-то учился ездить верхом…
Болтовня. Просто так, ни о чем.
Это выходит само. Слово за слово.
Но становится немного легче, отвлекает… Можно ни о чем не думать, хоть какое-то время…
Яблоки, потом холодное мясо с чесноком, лепешки с сыром. Без особого аппетита, но Оливия ест. Скоро ехать снова, и так — не один день.
Надо как-то жить дальше. Понять, как теперь быть.
Даже если она лишь средство достижения цели, а не человек… даже если всем плевать, то нужно все равно жить дальше.
Если оглянуться — Сигваль все так же сидит, молча, глядя вдаль, крутит между пальцев сорванную травинку.
13. Оливия, дорога
К лагерю они подъезжают вечером.
Сигваль очень хотел побыстрее успеть, лошадей не гнали, но и не задерживались.
Так вышло, что всю дорогу Юн ехал рядом, развлекая Оливию беседой. Непринужденно и ненавязчиво, между делом, то об одном, то о другом. Ничего особенного, но это успокаивало.
Сигваль ехал чуть впереди, один, Оливия видела только его спину. Казалось, он весь в своих мыслях, так далеко, что происходящее вокруг его совсем не интересует.
И только когда временные укрепления лагеря показались вдали, Сигваль неуловимо выпрямился, расправил плечи. Чуть придержал лошадь, поравнявшись с Оливией, поехал рядом, только ни слова не сказал. И болтовня с Юном тоже закончилась. Кажется, Сигваль кивнул ему, и тот молча перестроился чуть назад и в сторону, немного, на полкорпуса. Теперь Сигваль с Оливией ехали рядом и впереди, остальные чуть сзади.
У Сигваля изменилось даже лицо, никакой задумчивости и отрешенности, никакой усталости. Когда они подъехали к лагерю — Сигваль улыбался. Это был человек довольный и веселый, возвращающийся с победой. И ценным трофеем заодно.
От этого становилось немного страшно.
Лагерь.
Нас встречают.
Вернее, это Сигваля встречают. Оглушительным ревом и грохотом мечей, криками. «Сигваль! Да здравствует принц! Победа с нами!» Солдаты любят его. Совершенно искренне любят. Он отличный командир, умеющий побеждать. Он разбил огромную армию Бейоны, и его потери минимальны. Он ставит цели и добивается их. И он справедлив… как бы там ни было, в этом Оливия не сомневается. Возможно, жесток, но справедлив. Как раз то, что ценят солдаты.
«Да здравствует Сигваль!»
Он улыбается и машет им.
Потом, в центре лагеря, он спрыгивает с лошади, помогает Оливии. Она старается не шарахаться больше.
— Тебя проводят сейчас, — тихо говорит он. — Покажут шатер, где ты можешь отдохнуть, принесут ужин. Если что-то нужно — говори.
— Хорошо.
Он кивает, отходит.
Его очень быстро окружают люди, что-то говорят, уводят в сторону…
Ее тоже уводят, Хенни следом несет вещи.
И… все.
Отдых и ужин, они с Хенни одни.
Где-то там — веселый шум и даже музыка. Сигваль где-то там.
Если выглянуть, можно увидеть, что Юна оставили следить за ней, он сидит напротив ее шатра, у высокого столба со штандартом Сигваля. Можно выйти, но… зачем? Ей ничего не нужно. Даже для любопытства она слишком устала, это был невероятно тяжелый день. Лучше отдохнуть.
Никто ведь не придет к ней? Можно просто лечь спать.
Это ведь не их общий шатер с Сигвалем? Он вполне может не дожидаться свадьбы… но нет. Здесь все, совершенно точно, приготовлено для нее одной.
Можно поспать, но расслабиться непросто.
Она так и ложится на постель, не раздеваясь, на одеяло сверху, только сняв сапоги. Очень долго лежит, пока не становится совсем темного, вертится с боку на бок, но не может заснуть.
В лагере постепенно стихают шум и голоса. Даже слышно, как ночная птица кричит у реки. Далекие разговоры…
Но что-то не дает покоя.
В конце концов, Оливия встает. Выглядывает… Подышать? Она сама не понимает зачем.
Там, где сидел Юн, сейчас сидит Сигваль. Просто так сидит там на земле, один. Просто сидит. Почему? А как же… Когда Оливия выглядывает, он поворачивается к ней. Она делает шаг, и он быстро поднимается на ноги. К ней.
Хочет что-то сказать? Если ему есть что сказать, то, наверно, лучше… сейчас…
Она не понимает. Тоска болью отдается в груди.
Сейчас…
Подходит сама.
Останавливается в двух шагах, и он делает шаг навстречу.
— Ты чего не спишь? — тихо спрашивает он. — Все нормально?
— Да, — говорит она. — А ты?
Он пожимает плечами. Пытается улыбнуться, но у него не выходит. Все улыбки напоказ закончились.
Тогда он просто делает еще один маленький шаг к ней… полшага.
— Хочу поговорить, но не могу придумать, что сказать тебе, — говорит, глядя ей в глаза.
Честно.
Оливия тоже не знает.
Оправдываться он не станет. «Мне жаль», «я не хотел» — это все не то. Это легко сказать, но в этом нет никакого смысла. Как нет смысла в «я сделал то, что считал правильным», и «она сама виновата». Последнее — совсем цинично. Он не станет.
Что остается еще?
Она тоже не знает.
Это слишком…
— Сегодня утром я была почти рада уехать с тобой, — говорит она. — Когда ты зашел за мной… Я была рада.
Хоть с чего-то начать. Молчание — хуже всего.
— А теперь совсем не рада, — он смотрит ей в глаза, и это не вопрос, понятно и так.
Боже мой! Только сегодня утром! Кажется, вечность прошла.
Как объяснить?
— Да. И дело даже не в том… Не знаю, как правильно сказать… Я не ненавижу тебя. Я все понимаю, прекрасно знаю свою сестру и своего отца, я понимаю… но… глядя на тебя, я вижу, как ты… как Каролине кричит в твоих руках… И мне очень больно от этого.
Оливия замолкает, поджимает губы.
