— У тебя красивая шея, Иса, — говорит шепотом на ухо, почти касаясь губами.
Дыхание перехватывает.
Бог ты мой! Она и забыла, как сильно скучала по всему этому, по нему, по его рукам, прикосновениям… Все не так, как с мужем.
И терпеть уже нет сил.
Рикард был прав…
Платье падает к ногам. И она сама почти падает к Сигвалю в руки. Он обнимает ее за талию, увлекает немного в сторону.
- Иди сюда, — говорит довольно. — Вот, платье я снял.
— Я хочу тебя, — говорит она. — Я так скучала.
Как бы там ни было — это чистая правда.
Он подбирает подол ее сорочки, ведет пальцами по бедру, и по внутренней стороне, межу ног, гладит ее.
— Да, я вижу, — говорит он. — Но мы договаривались только о платье.
И разворачивает ее к себе.
Исабель даже не в силах понять сразу.
В его глазах даже не насмешка, а равнодушный холод. Так, что пробирает до костей. До оцепенения.
А Сигваль делает шаг в сторону, подбирает платье, небрежно сворачивает его.
— Платье я заберу, — говорит он. — А ты, дорогая, будь послушна. В противном случае… Нет, трахать тебя во дворе я не буду. Ты все же моя мачеха, мать моих сестер. И это выйдет не слишком… хм… этично, — он ухмыляется, такая ледяная ухмылка. — Но если ты сделаешь что-то, что мне не понравится, то поедешь не в Форкун, а на Тюленьи скалы. И не к Каспару Хеттилю, а к дядюшке Йоасту, в Альвенрок. Тебе понравится доить коз по утрам и чистить рыбу. Прислуги там нет и женщин совсем мало. Все, как ты любишь.
Нет.
Это невозможно!
Как он смеет так с ней?!
Исабель не может найти силы ответить, даже осознать не может найти силы.
Он вежливо кивает ей, словно на балу.
— Твой любезный муж и мой отец вполне согласен с этим решением. Я пообещал ему кое-что взамен, — говорит Сигваль. — Так что, будь умницей.
И, не дожидаясь ответа, вот так, с платьем подмышкой, спокойно идет к двери.
Нет!
Он не может так с ней! Не имеет права!
Исабель хватает какую-то вазу, первое, что подворачивается под руку, швыряет в него. Сигваль небрежно уворачивается, словно ему плевать.
— Приятного вечера, ваше величество, — бросает через плечо.
— Ублюдок! Тварь!
И в него летит подсвечник.
Не долетает, слишком тяжелый.
Потом она пытается найти и кинуть что-то еще… но он уже выходит за дверь. А бегать за ним голой… Вот же ублюдок…
Так унизительно, что хочется умереть.
23. Исабель, невинная девочка
Семь лет назад.
Она сидела в дальнем углу сада, за кустами рябины, прямо на земле, обхватив колени руками. Всхлипывая, размазывая слезы по щекам. Ей было даже все равно, что она может испачкать платье травой. К черту платье.
Но неужели, теперь так будет всю жизнь и никуда не деться от этого? Лучше умереть… Это ужасно.
Что она делает не так? Ему не нравится, как она разговаривает, как улыбается, как делает реверансы. Даже просто стоит Исабель неправильно. Любое ее слово — несусветная глупость, любое ее движение — неуклюжее, как у хромой коровы. Вот предыдущая жена Северина, Гудрун, была образцом идеальной женщины. Изящна, прекрасна и женственна, даже в свои годы. Конечно, это не мешало Северину заводить кучу любовниц, но ведь он король, он имеет право, к чему ограничивать себя? Гудрун все равно была лучше их всех.
Говорят, она не стеснялась ответить мужу, если считала, что он неправ, и даже не стеснялась врезать по морде, когда он совсем переходил границы. Северин боялся ее и уважал. Гудрун было проще, она была всего немного моложе мужа, а Исабель ровесница его детей. Стоит ей только посмотреть не так, не то, что сказать…
И ничего нельзя сделать?
Этот брак навязал королю отец Исабель. И теперь Северин не забывает напоминать ей, что ее подсунули ему, как дешевую шлюху, и теперь она должна стараться изо всех сил. Если хочет так быть королевой — пусть старается.
Но разве она сама хотела этого?
Хуже всего бывает по ночам.
Никто не объяснял ей, что женщина должна делать в постели. Она должна быть послушной и скромной, но… Как быть послушной, когда ей больно и страшно. Да, она вырывается и кричит. Она пытается, но… Ее слезы злят Северина еще больше.
Слезы…
— Эй! Ты чего?
Он подходит неслышно, или просто Исабель рыдала так громко, что ничего не услышала. Сигваль, его старший сын. Он тоже ненавидит ее, потому, что она заняла место его матери.
Что ему сказать?
Исабель не готова разговаривать, тем более с ним. Он такой же, как его отец…
Только шмыгает носом и отворачивается.
— Исабель? — почти растерянно зовет Сигваль.
Потом снимает свой камзол и накидывает ей на плечи.
— Вот, а то замерзнешь совсем, и так губы синие.
Словно с ребенком с ней.
И сам садится рядом, прямо на траву.
Только сейчас Исабель понимает, как действительно замерзла. Ей было так плохо, что не до таких мелочей. Скоро осень… Хочется вернуть камзол, отказаться, но на это нет сил.
Хочется, чтобы хоть кто-то пожалел ее.
— Не стоит, ваше высочество, — говорит она и, так некстати, невольно шмыгает носом. — Вам самому сейчас станет холодно.
Сигваль фыркает и морщится, чуть заметно.
— Во-первых, — говорит он, — давай без всяких «ваших высочеств». Очень глупо одновременно размазывать сопли по лицу и пытаться соблюдать этикет. Давай уж что-то одно.
Исабель вспыхивает от обиды. Снова она все делает не так! Недостойно.
Пытается вскочить, но он ловит ее за плечи. Мягко и осторожно, но очень уверенно.
— Тихо, — говорит он. — Все хорошо.
И от этого «все хорошо» ее вдруг накрывает волной рыданий с новой силой. Невозможно сопротивляться.
А Сигваль обнимает ее, прижимает к себе.
— Тихо, тихо, ну, что ты… — он осторожно гладит ее по спине. — Не плачь, все будет хорошо, мы что-нибудь придумаем.
Словно он и сам знает, что случилось.
Это неправильно. Все не так…
Исабель изо всех сил старается взять себя в руки. Так нельзя. Нужно справиться. Перестать рыдать. Хоть вытереть слезы…
— Это мой отец, да? — серьезно говорит Сигваль. — Ты плачешь из-за него?
Исабель вздрагивает. Пугается даже. Пытается оттолкнуться от него.
