Сигваль осторожно, медленно вытягивает руку из-под ее лба, немного трясет ей, и тихо, почти со смехом шипит сквозь зубы.
— А ты отлично кусаешься.
Становится немного стыдно. Ингрид только сейчас понимает, что прокусила до крови ту руку, которая защищала ее, которой он бил в стену.
— Прости, — говорит растерянно.
— Ничего, — соглашается он. — Кажется, ты хотела выпороть меня? Еще не передумала?
— Тебе не хватило?
— Не хватило, — все так же соглашается он.
Смеется, тихо и почти весело. Он готов поддержать ее игру.
3. Ингрид, вино и плеть
— Вот, держи, — он снимает камзол и надевает на нее. Ингрид послушно просовывает руки в рукава. — А то замерзнешь.
Ее платье он бесповоротно порвал.
Мелькает трусливая мысль — подобрать и попытаться натянуть хоть нижнюю юбку, не бегать тут с голыми ногами. Но это будет не правильно. Не честно в той игре, что она затевает сама.
— Идем, — Сигваль застегивает на ней одну среднюю пуговку, чтобы камзол не распахивался, и улыбается. Ему нравится.
— Сейчас, подожди… — Она чуть не забыла.
Плетка. У нее была под платьем, спрятанная на груди. Он сдернул платье, и плеть тоже куда-то упала.
Наклоняется к вороху одежды, достает. Тонкая, но достаточно жесткая, четыре хвоста намотаны на рукоять… и рукоять, костяная, в форме члена, очень реалистично.
— Дай-ка, — Сигваль заинтересованно протягивает руку.
Ингрид отдает.
Он расправляет, примеряет к руке, ухмыляется, разглядывая рукоять. Хвосты плетки проклепаны маленькими стальными коготками. Не слишком острыми и не слишком тяжелыми, но весьма чувствительными при ударе.
— И ты хотела, чтобы вот этим — тебя? — в его голосе недоверие. Да — больно. И при хорошем ударе коготки сдирают кожу, Ингрид знает это прекрасно. И он тоже видел, в каких шрамах ее спина.
— Я хотела этим — тебя, — она улыбается в ответ, с вызовом.
Сигваль качает головой, в такт каким-то своим мыслям.
— Хорошо, — говорит он. Сматывает вокруг рукояти, отдает ей. — Идем.
И не дожидаясь, не оглядываясь, поворачивается и идет сам. Широким размашистым шагом, не заботясь о том, пойдет ли Ингрид за ним. Он не сомневается. Она бежит, проклиная все на свете, не поспевая. Потом, плюнув, снимает туфли, так бежать за Сигвалем куда удобнее.
Больше всего мечтая, чтобы им встретилось по пути как можно меньше людей…
Но люди встречаются. И не только слуги, но и… два молодых дворянина, слегка навеселе, присвистнув, провожают их взглядом, и еще… леди Розамунда, с которой только утром Ингрид сидела в саду, беседуя о благочестии. И Сигваль даже останавливается поцеловать ручку и пожелать леди доброй ночи, сказать какую-то изящно-куртуазную чушь… скотина… И даже встает так, чтобы Ингрид, невольно дернувшаяся спрятаться за его спину, спрятаться больше не может. В одном мужском камзоле на голое тело — это слишком очевидно, с туфлями в одной руке, и с плеткой в другой.
Хорошо. Ингрид будет сильной. Это ее игра, она начала. Ей нечего терять.
Не краснеть.
И Ингрид сует плеть подмышку, так, что головка костяного члена отчетливо торчит, и решительно делая шаг вперед, берет Сигваля под руку.
— Нам пора, дорогой, — говорит, надеясь, что голос не подведет. — Пожелай этой благочестивой леди спокойной ночи.
И голос не подводит, выходит нежно и немного томно. А в Сигвале Ингрид почти уверена. Внезапно — уверена, сейчас он не подставит ее.
Розамунда зеленеет, кажется, благочестивую леди хватит удар. Это невообразимо приятно.
Сигваль усмехается. Нет, у него совершенно не меняется лицо, все та же правильная светская улыбка. Ингрид скорее телом чувствует, как он вздрагивает от подступающего смеха.
— Прошу простить нас, — невозмутимо говорит он, — но моя леди слишком горяча, чтобы заставлять ее ждать. Доброй ночи.
И легкий поклон Розамунде.
Потом целует Ингрид в висок.
— А ты мне нравишься, — говорит тихо.
Дальше они идут под руку, до самых дверей спальни. Молча. Как бы там ни было, ему не до пустых разговоров сейчас, и мыслями он далеко не здесь. Даже притом, как уверено держит Ингрид за руку, притом, как легко и непринужденно соизмеряет свои шаги с ее. Это всего лишь привычка…
От его близости колотится сердце.
Его спальни…
Первое, что бросается в глаза — огромная кровать. Чтобы сразу прояснить для всех приоритеты принца.
В глубине у окна: стол, заваленный бумагами, полки с книгами — кажутся почти незаметными.
— Хочешь вина? — гостеприимно предлагает Сигваль.
— Да.
Рядом на столике — кувшин и два бокала.
Он сам наполняет один, потом второй. Делает небольшой глоток и словно к чему-то прислушивается. Потом отдает Ингрид второй.
— Хорошее вино? — спрашивает она.
Кажется, за тем, как он пробует, стоит что-то большее.
— Сойдет, — отвечает небрежно, улыбается. — Твое здоровье.
Первым выпивает до дна, словно воду.
Ингрид неторопливо пробует. Хорошее вино, насыщенное и терпкое.
Сигваль выжидающе смотрит на нее.
Ну же… Именно за этим она и пришла.
— Я хочу, чтобы ты разделся, — говорит принцу.
— Хорошо, — соглашается он.
Ставит бокал на столик, садится на край кровати, стаскивает сапоги. Он раздевается так спокойно, не напоказ, словно один в комнате, словно сейчас все снимет и завалится спать голым. Даже не глядя на Ингрид… То есть… один только быстрый взгляд, такой, что у нее разом подкашиваются ноги. Взгляд, с полным циничным пониманием происходящего.
Ингрид делает судорожный глоток, слишком быстрый, такой, что едва удается удержаться, чтобы не закашлять. И понимания на лице принца неуловимо становится больше. Ему весело.
Он раздевается и подходит, останавливается рядом, словно давая Ингрид возможность разглядеть его.
Вот что в нем? Он чуть выше Ингрид, у него широкие плечи и широкая грудь, жилистые руки. На груди волос не много, но живот весь зарос светлой кудрявой шерстью. Его член недвусмысленно торчит вверх, выдавая все возбуждение принца, но лицо убийственно спокойно… У него крепкие ноги, на его теле добрая дюжина шрамов. Вот так, голый, он выглядит не лучше и не хуже любого молодого мужчины, проводящего на войне и в седле больше времени, чем в собственной постели.
Его сила чувствуется без сомнений.
И что-то такое в осанке, в развороте плеч… Его глаза… Его взгляд — вот что важно.