Он забирает у Ингрид бокал, ставит на пол. Плетку тоже забирает, сует себе подмышку, потом расстегивает пуговку камзола на Ингрид. Раздевает ее. Бросает камзол на пол и возвращает плеть.
Все это зачаровывает.
— Ну и? — говорит требовательно.
Ингрид вздрагивает. Наваждение… Облизывает губы.
— Я хочу связать тебе руки, — почти с усилием говорит она.
— Нет.
На мгновение становится страшно — он отказывается.
— Ты боишься? — еще пытается она.
Сигваль улыбается, обезоруживающе.
— Не пытайся поймать меня подначками, — говорит он. — Мне не нравится, когда меня пытаются связать. Я не хочу. Но могу пообещать тебе, что не дернусь и не попытаюсь остановить, пока ты сама не захочешь. Даже если ты решишь забить меня до смерти.
Улыбается. Словно это шутка.
Он принимает ее игру, ничего не спрашивая. Вот только власти над собой он не дает, лишь свою милость.
И спорить — не выйдет.
— Хорошо, — его волю приходится признать. — А на колени ты встанешь?
Вместо ответа, Сигваль молча опускается на колени перед ней. С прямой спиной. Просто демонстрируя, что он готов сделать это.
Хорошо…
— Не здесь, — говорит Ингрид. — Тебе нужно будет за что-то держаться. Давай, у кровати.
Да? Нет? Сердце колотится.
Он соглашается, поднимается на ноги. Подходит к кровати и встает на колени рядом, опираясь руками. Спиной к ней.
Вот и все. Вот то, ради чего Ингрид пришла сюда. Только она думала, что это будет иначе, что будет… больше похоже на месть. Но мести не выйдет. Он слишком другой. Слишком…
Сейчас не время думать об этом. Потом…
Иначе она не сможет.
Плеть в ее руке.
Ингрид встряхивает, разворачивая хвосты. Короткий резкий замах в воздухе — отдается щелчком.
Принц ждет.
И все же, Ингрид не может удержаться, чтобы вначале не дотронуться до его спины. Нежно. И он почти неуловимым движением выгибается под ее пальцами, тянется за ними. Так, словно на самом деле ждет лишь нежности.
Что-то до боли сжимается в животе.
Нежности не будет. Не с ней. Нет.
Сейчас…
Она выпрямляется, отступая на шаг, кусая губы. Короткий замах. И со всем чувством, что есть, проходится плетью по его спине. Чтобы наваждение развеялось окончательно, чтобы почувствовать это…
И… ничего.
Красные полосы вспухают разом, но ни единого движения, ни единого стона. Сигваль все так же, почти расслабленно, стоит на коленях, опираясь ладонями о кровать. По его плечу, там, где зацепился коготок, течет алая капелька крови.
В это сложно поверить.
И чтобы поверить, Ингрид бьет снова. И еще раз. И еще. Так сильно, как только может, до ломоты в плече.
И ничего.
Настолько, что пронзает обида. Кажется — ее обманули. Не может так быть.
Когда она, еще совсем недавно, хлестала плетью Ансура, у него были связаны руки, он извивался и стонал, наслаждаясь этим сам и даря наслаждение ей, это было так удивительно сладко, что Ингрид едва не кончала от ощущения собственной власти над ним, своей силы и вседозволенности. Она делала это медленно, с оттяжкой, упиваясь каждым движением… Вот только стонов Ансура ей не хватило. Это была слишком игра, вполсилы. Она хотела большего.
Когда-то Ингрид истошно орала под этой плетью сама. Правда, это совсем не было игрой.
Бить Сигваля почти так же, как бить каменную статую в саду. Настолько никак, что кажется глупым.
Это поднимает в ней безумную ярость, но не наслаждение.
Она пытается еще, хочется пробиться. Хочется выбить из него хоть что-то. Так невозможно! Ну, пожалуйста!
И в запале, каким-то неровным обратным движением плетка задевает ей по ноге.
Ингрид вскрикивает. Это помогает немного опомниться.
Сигваль поворачивается на ее стон.
— Ты что, совсем не чувствуешь боли? — почти всхлипывает она.
— Чувствую, — хрипло говорит он.
Так хрипло, что… Да все он чувствует. Лоб мокрый от пота. Вздувшиеся вены на руках, и руки от напряжения мелко подрагивают, белые пальцы судорожно сжаты.
— Ты не стонешь! — словно оправдываясь, говорит она.
— Это обязательно?
Да, мать твою! Иначе, какой тогда в этом смысл?
Вместо ответа, она бьет снова. Почти истерично.
И бросает плеть.
Хватит! А то она убьет его.
— Хватит! Я больше не могу! — и чуть не плачет.
Хочется разрыдаться от отчаянья. Хочется упасть прямо тут на месте.
И она чуть не падает, но Сигваль успевает подхватить ее. Обнять, прижимая к себе. Сейчас по его лицу еще ничего невозможно понять, улыбаться он не в силах. Но голос…
— Ну, что, выплакалась? Или еще нет? — в голосе насмешка.
И хочется убить его. И она бы убила, ударила бы, но он держит крепко.
Только ему и самому тяжело стоять, поэтому заваливает Ингрид на кровать. Мастерски так заваливает, прижимая собой.
А потом он трахает ее. Так жестко и страшно, что она пугается. В какой-то момент паника накатывает так безумно, что ей кажется — он сейчас ее убьет, она кричит, отчаянно дергается под ним, пытаясь вырваться. Но не вырвешься.
И он вдруг замирает, тяжело дыша. Пытается смотреть ей в глаза, хотя Ингрид сейчас не может сосредоточиться, все плывет.
— Отпустить? Ты хочешь уйти? — хрипло спрашивает он.
Безумие.
Абсолютное безумие.
Уйти сейчас, прямо так? И все это закончится?
Он отпустит?
— Нет!
Она не хочет.
— Тогда расслабься, — тихо говорит он, целует в скулу у самого уха. — Дыши.
И все начинается снова. Только без паники, паника уходит. Но все равно остается чувство, что она сейчас умрет. Сердце разорвется, дыхания не хватит… она просто не успевает.
4. Ингрид, откровенность
Ингрид приходит в себя, прижавшись к его груди. Он обнимает ее.
По ее щекам льются слезы. Обычные такие слезы, даже без всхлипов, без особого повода, но не остановить, словно что-то прорвалось и рухнуло разом.
А он, так нереально, гладит ее по волосам. Он даже одеялком успел ее укрыть, чтобы было теплее.
Все тело ломит.
Безумие снова.
— Ну, как ты? — спрашивает Сигваль, утирая большим пальцем слезы с ее глаз.