Ее буквально подбрасывает от такого предложения.
— Ты просто чудовище, Сиг! — выдыхает Оливия, когда, наконец, может выдохнуть.
— Да-а, — довольно говорит он, обнимая ее. — Ты еще не успела это осознать?
Ох…
Она выбирается из его рук. Из ванны. Ей нужно немного прийти в себя. Отдышаться. Все это слегка слишком для нее.
Или нет?
Сердце колотится.
— Там молоко, лепешки с сыром, — как ни в чем не бывало говорит он. — Какие-то пирожки, тушеная морковка с мясом. Ты же еще не завтракала?
Морковка с мясом…
Она заворачивается в простыню и идет к столу. Ноги слегка дрожат, после всего этого. Наливает себе молока.
А Сигваль находит мыло, мочалку и принимается мыться основательно. Ну, собственно, после вчерашнего боя он не только поесть, но и помыться не успел, у него до сих пор копоть в волосах и на шее…
— Спину тебе потереть? — спрашивает Оливия.
— Угу, — соглашается он.
Моется. Она поливает ему воды…
Потом они сидят, завтракают вместе.
Она разглядывает его… вот что…
— Что? — улыбаясь, спрашивает он. — Ты начала думать обо мне плохо?
— Нет, — говорит она. — Я начала думать, что плохо знаю тебя. Раньше я была слишком увлечена собой и своими переживаниями. Забавно наверно, что меня проняло именно сейчас.
— Рано или поздно это должно было случиться, — говорит Сигваль, отламывает кусок лепешки, жует. — Мы закончили выяснять между собой политические вопросы: земли, мести, покушений и всего такого, и начали личные, — он улыбается. — Отличный повод узнать друг друга лучше, просто как мужчина и женщина.
Это немного смущает.
— Мне иногда кажется, ты и так все знаешь обо мне. Видишь насквозь.
Он качает головой.
— Не все. Мне постоянно открывается что-то новое. И это ужасно интересно.
Если бы знал все, он бы не сомневался в ней. Не боялся бы, что она может от него отказаться… А она?
Если уж начали…
— Мне все не хватало духа спросить, — говорит Оливия, — а вот та птица у тебя на шее, ожог… еще осталось немного… это ведь женщина?
— Да, — Сигваль небрежно пожимает плечами, словно показывая: «что тут такого». — Женщина. Такие вот игры.
— Игры? Почему?
— Сложно сказать, — он смотрит на нее, легко трет шею, там, где птица еще осталась. — Просто нам обоим было интересно, как далеко можно зайти.
Оливия протягивает руку, касается его плеча, ожоги сходят долго…
— И как далеко?
Он пожимает плечами снова.
— Я потерял сознание, она испугалась.
Так, словно все это легко… игра, не более.
В пыточных подвалах люди сдаются быстрее.
— А шрамы у тебя на спине? Плеть? Это тоже?
— Да, — говорит он.
— Тебе это нравится? Такие игры? Может быть, ты ждешь этого и от меня?
Невольно сжимается внутренне. Она так не сможет. Лучше сказать это сразу. Она даже не Каролине… но…
Он… сначала тянется через стол, берет ее за руку. Почти собирается что-то сказать, даже воздуха набирает. Но не говорит. Встает.
Он подходит к ней. Сдвигает на столе все посуду в сторону. Потом просто поднимает Оливию и сажает перед собой на стол. Подходит вплотную, обнимая ее, прижимаясь к ней, глядя ей в глаза.
— Только любви, Лив, — говорит тихо, немного молчит. — Все эти игры — лишь попытка ухватиться за что-то, когда больше ничего не осталось. Почувствовать боль, поверить, что можешь еще хоть что-то чувствовать. Потому, что бывает, кажется — уже окончательно плевать на все. Кажется, что давно умер, и это все лишь… мираж. Сил нет. Незачем больше вставать утром и куда-то идти… Я пугаю тебя, да? — он неуверенно улыбается. — Та женщина, с огнем и плеткой, сама сбежала от меня. Сказала, со мной невозможно в такие игры играть. Я не вижу границ. Я готов подыграть и попробовать что угодно, без проблем. У меня достаточно личной дури, чтобы поддержать любую чужую дурь. Но на самом деле… — он облизывает губы, и словно приходится сделать усилие, чтобы сказать. — В моей жизни и так хватает всякого дерьма, насилия и боли, чтобы еще тащить это в постель. На самом деле мне больше всего нужны вот те самые тюленьи ласки. Она права, это так. И тихо обнимать кого-то ночью во сне. Чувствовать, что я кому-то нужен, просто как человек, сам по себе, не как принц, воин и человек способный решить все проблемы… просто так. И что кто-то любит меня… — его голос чуть срывается, едва заметно, но он быстро берет себя в руки. — И все.
Смотрит ей в глаза.
Откровенно. Безумно откровенно. Он сейчас абсолютно открыт перед ней.
И нет слов.
Оливия просто обнимает его, прижимается к нему.
— Ты мне очень нужен, — говорит тихо.
Чувствует, как он улыбается, хмыкает ей в ухо.
— Но если тебе, Лив, вдруг захочется в какие-нибудь игры сыграть… любые, то можешь делать со мной все, что угодно, — он тихо, между делом, разворачивает с нее простыню, пододвигает ближе к себе. — Я весь твой.
От него пахнет мылом и свежим хлебом. И молоком.
Оливия обхватывает его ногами.
Все, что угодно?
— М-мм, я подумаю, — говорит она на ухо, зарывается пальцами в его волосах. — Это так заманчиво… весь мой.
50. Ти, стратегические планы
Он стоит у стола, опираясь ладонями, склонившись над картой.
Полевой лагерь, до Таллева еще неделя пути. Уже скоро…
На первый взгляд кажется, Сигваль полностью поглощен своим мыслями, даже не оборачивается, когда Ти входит.
— Ты хотел меня видеть? — спрашивает она.
— Да, — говорит он, все так же не оборачиваясь. — Проходи, садись.
Не удивляется. Значит, как она вошла — он слышал.
Никаких стульев рядом нет… это забавно. Спросить: «куда сесть?» Или не стоит.
Стол, вроде, крепкий.
Ти снимает промокший насквозь плащ, бросает на скамейку у входа. Дождь на улице.
Подходит.
Карта Остайна перед принцем. На карте — разномастные пуговицы.
Забавно вдвойне. Впрочем, у Дисы для этих целей — цветные кролики, вырезанные из дерева. Раньше были серебряные драконы с цветной эмалью, потом Диса решила, что в драконах слишком много пафоса, а кроликов сторонний наблюдатель не воспринимает всерьез. У короля Генриха — фигурки с изображением гербовых зверей.
Гербы — не оставляют сомнений.
