Слепому, кажется, все равно.
— Да кто ж ты такой? — почти с отчаяньем выдыхает Эван.
— Тебе не нужно знать, — говорит Хёд.
И вот так, рядом… он ведь выше Эвана едва ль не на голову. И руки у него…
А ведь он мог убить, что ему стоило? Но только оглушил, сломал руку. Куда проще убить людей, которые нападают с оружием, чем вот так… Слепой. Считай, без одной ноги. Как? Эти двое просто не ожидали?
А сам Эван бы с ним справился?
Хёд чуть заметно ухмыляется, словно читает мысли.
У него только губа чуть разбита… и если присмотреться… губа… корочка такая, словно ударили его не только что, а уже дня два назад. Кровь на подбородке размазалась… кровь свежая, а ранка уже затягиваться начала. Лесная тварь? На них все сразу заживает.
— Тварь… — сквозь зубы выдыхает Эван.
Хёд ухмыляется шире.
Девчонка прижимается к нему, уткнувшись носом в плечо… всхлипывает. Он гладит ее по волосам.
— Тихо, тихо, все хорошо, — говорит шепотом. — Тебя никто больше не тронет.
Если б не слепой, что бы с ней было?
Хёд прав, Эван не справляется.
Это сводит с ума. Еще две недели…
— Идем, — говорит Шельда. — Поможешь мне.
Толпа без слов пропускает ее. Шельда опускается на колени рядом.
Первым делом занимается сломанной рукой.
Спокойно, равнодушно вправляет кость, ставя на место, промывая чем-то рану, намазывая. Потом умело и крепко приматывает к руке дощечку, чтобы держала как надо. Даг тихо стонет, не открывая глаз.
Потом Шельда смотрит голову у виска, глаза…
— Он выживет? — осторожно спрашивает Эван.
Шельда вздыхает, оборачивается к нему.
— А стоит?
От ее голоса пробирает дрожь. Передергивает.
— Давай, отойдем в сторону, — говорит Эван.
— Сейчас закончу, и отойдем, — холодно говорит Шельда. — Или для тебя разговоры важнее жизни своих людей?
Хочется плюнуть, выругаться, но Эван только сжимает зубы.
Хочется объяснить, как ему дороги жизни его людей, что это за люди, и что бы он сам с ними сделал, будь его воля.
Но только кивает.
— Отнесите его в дом, — велит своим.
Меро, рыжий, может идти сам. Зло смотрит исподлобья.
— Еще раз к кому-то из местных сунешься, — говорит ему Эван, — я сам тебя убью. Понял?
— Да? — Меро криво ухмыляется. — И кого на мое место?
— Найду, — говорит Эван. — Не твоя забота.
Хватает за ту невидимую нить, что идет к рыжему, перекручивает, натягивает. И рыжий с воем падает на колени, хватаясь за голову… из носа идет кровь. Эван смотрит… от чужой боли звенит в ушах.
— Прекрати, — говорит Шельда.
— Прекратить? — Эвану кажется, он сейчас взорвется, нервы сдадут. — Ты ведь понимаешь, что они собирались изнасиловать девчонку? Зажали бы ее вдвоем, задрали бы юбку… И что бы с ней потом было? И хорошо еще, если б просто изнасиловали, а то могли бы и убить. Ты знаешь, кто этот Меро? Знаешь? Сколько убийств на его счету?! Все мы здесь насильники и убийцы, Шельда! Так какого хрена?! Я добрым словом должен убеждать их? Ни мне, ни им уже нечего терять!
Отпускает.
Шельда долго смотрит на него, поджав губы. Что-то меняется в ее лице.
— Пойдем, — говорит она тихо. — Я закончила. Отнести его смогут и без нас.
Она ведет Эвана к дому.
Но не в дом, в сарай сзади. Поговорить. В доме Хёд и девчонка, и брат ее может в любой момент прибежать. А Шельде, выходит, свидетели тоже не нужны.
В сарай, и прикрывает дверь.
— Твои люди больше никого не тронут, — мягко, но очень уверенно говорит она. — Ты можешь не беспокоиться.
— Не тронут? — удивляется он. — Что это значит?
— Я это сделаю. Магией, — говорит она, глядя ему в глаза. — Они будут вести себя тихо.
— Ты сможешь?
В это сложно поверить, но…
— Смогу, — уверенно говорит Шельда. — Их всего двадцать, и Лес их пока не зовет, не имеет силы над ними. Так что это не сложно.
Ее глаза… Она выглядит совсем девочкой, такой юной, нежной… если только не заглядывать в глаза.
— Ты… ведьма? — говорит Эван. — Из Леса?
Она улыбается чуть-чуть грустно и кривовато.
— В какой-то мере, да.
— В какой-то мере?
Шельда пожимает плечами. Не хочет объяснять.
— А этот твой… слепой? — говорит Эван.
— Он оттуда.
— Вы ведь вместе, да?
— Нет, — Шельда качает головой. — Он мой враг. Он убил моего мужа.
В ее темных глазах такая тоска.
И боль, давящая изнутри.
— Твоего мужа? — говорит Эван. — Когда?
Готов поспорить, эти двое давно знают друг друга, вовсе не с того момента, как слепой очнулся здесь несколько дней назад. Было что-то раньше…
— В Фесгарде, — говорит Шельда.
Так говорит это, словно ей хочется все рассказать, неважно кому, просто устала держаться в себе. Словно есть что-то, что мучает и не может найти выход. Почти безысходность.
— Расскажи, — говорит Эван, пытается улыбнуться ей как можно более уверенно. — Ты ничего не теряешь, мне твои тайны разбалтывать некому. Тем более, что меня скоро сожрут твари и я унесу твою тайну в могилу…
Чуть морщится. До могил не дойдет. Нечего, да и некому будет хоронить, но это не имеет значения.
Шельда смотрит на него, пытается что-то решить. Ее губы плотно, упрямо сжаты.
— Да ладно, — говорит Эван. — Что-то ведь мучает тебя. Хочешь, я тоже что-нибудь расскажу о себе? Правда за правду?
Она качает головой.
— Не стоит.
Ну и правильно. Не стоит ей про него ничего знать, это лишнее…
Но не уходит, не отказывает говорить. Значит, ей надо, просто не решится. Она ведь сама привела его сюда.
— Так что? — говорит Эван. — В Фесгарде? На войне? Этот слепой там сражался?
Сейчас он готов поверить во что угодно, даже если это кажется бредом на первый взгляд. Тем более, что драться Хёд явно умеет.
Шельда болезненно зажмуривается на мгновение… и легкий горький смешок.
— Без него не обходится ни одна война, — говорит она.
— И кто же он?
— Хёнрир, — говорит Шельда.
Смотрит в глаза.
