Она тоже не может думать больше ни о чем. Только они вдвоем, никакого Леса между ними, не нужно сдерживать себя и все время бояться удара…
Кажется, она расцарапала ему спину, ох…
И потом, когда схлынула первая волна… Эрлин замерла, расслабившись, прильнув щекой к его горячему плечу…
— Как ты? — шепотом говорит он. — Я не слишком напугал тебя? Не больно?
Волнуется. Сейчас, когда чуть отлегло, он сам уже не уверен, слишком быстро…
— Не слишком, — она прижимается к его плечу губами. — Мне понравилось. А я, кажется, расцарапала тебе спину.
— Да? — он пытается извернуться и посмотреть, но не выходит, конечно. — Мне тоже понравилось. Еще разок?
Его ладони уже настойчиво гладят ее…
— Только разок? — удивляется Эрлин.
Он весело фыркает ей в макушку.
— Сколько захочешь.
— Я скучала, — Эрлин поднимает голову, заглядывая ему в глаза.
— Я тоже. Эрлин, если я вдруг что-то буду делать не так, если тебе больно, ты сразу…
— Бить тебя по ушам? — ей смешно. — Леса больше нет, Хёнрир.
— Все равно. Я просто не привык, что можно расслабиться и ни о чем не думать, кроме тебя. Если вдруг что…
— Если вдруг что, я дам тебе знать. Я давно не невинная слабая девочка, если ты помнишь. Я лорд и рыцарь.
— Лорд? — он чуть наигранно удивляется. — Тренировалась без меня?
— Ах ты! — Эрлин со смехом, легонько, бьет его в ухо. — Вот зараза!
Хёнрир смеется тоже, пытается увернуться, но куда уворачиваться, если он сам обнимает ее.
— Только не говори, что ревнуешь, — говорит она, тянется к нему, целует в губы.
— Нет, — где-то между вдохом и выдохом говорит он. — Я люблю тебя.
Потом подхватывает ее, держит одной рукой. Другой — подбирает куртку с пола. Тащит вглубь, на сено, где помягче. Стелет куртку ей под спину, чтоб не кололо, и только потом укладывает Эрлин. Сам ложится рядом, блаженно вытягивается во весь рост. Потом медленно, с чувством, наслаждаясь каждым движением, проводит пальцами по ее плечу, груди… по животу, обводит пальцем пупок — немного щекотно… улыбается так довольно. Он действительно впервые может расслабиться рядом с ней. Это невероятно хорошо.
— Отдышалась немного? — говорит с видом бывалого заговорщика.
— Давно отдышалась, — в тон ему отвечает Эрлин. — Не понимаю, чего ты тянешь.
Он смеется, лезет ее целовать. Да и не только целовать, переворачивается, почти ложась на нее, поглаживает пальцами по бедру… И вообще не собирается тянуть. Кто знает, столько у них есть времени…
Глава 20. Эван
Десять человек.
Из двадцати.
Никого из них Эван не мог бы назвать своим другом, никому искренне не пожелал бы добра, по крайней мере, исходя из того, что он знает о них. Каждый из них убил бы его, представься такая возможность. Все эти люди убийцы и предатели… Как и он сам. Он тоже.
Но когда нужно выбирать…
Восьмерым они обещали жизнь за то, что те жгли костры в поле. За помощь. Это просто. Хёнрир сказал — можешь выбрать еще двоих, не больше. Никто не собирается отпускать всех. Лесу нужна свежая кровь, особенно сейчас. Хёнриру нужно время, нужно подготовиться. А договор — есть договор, не стоит дразнить тварей понапрасну. Лес возьмет половину, но признает договор выполненным полностью. Лорд Олин передаст сигнал в Йорлинг, что все получили сполна.
Десять человек отпустят.
Одиннадцать. Его тоже.
Шельда достанет синий камень у Эвана из груди, и он будет свободен. Может идти куда захочет, делать что захочет. Его никто не будет искать, официально он мертв. Начать все заново…
Восемь человек. Можно выбрать еще двоих. Можно не выбирать.
Как решить, кто достоин жизни, а кто нет? Только его решение.
Кажется — выбрать легко, но когда нужно выбрать — это сводит с ума. Тянуть жребий?
Эван сидит на заднем дворе, на старой колоде. Пришел поколоть дрова… не то, чтобы они кому-то нужны, людей в деревне почти не осталось… но просто занять руки. Иногда это помогает думать… или хоть отвлечься.
— Тебя тоже не берут? — Тьяден подходит и стоит рядом, чуть за спиной, словно обиженный, нахохлившийся воробей.
Эван поворачивается к нему.
— В Лес? Люди не справятся, нужна магия. А у нас с тобой никакой магии нет.
— Я могу сражаться! — упрямо говорит Тьяден. — Я просто больше не нужен ей.
Эван вздыхает.
— Не говори глупости, Тьяден. Она любит тебя, хочет, чтобы ты остался жив, думает о тебе. Но и ты подумай о ней. Если пойдешь в Лес, то ей придется постоянно думать о твоей безопасности, а не о том, что она должна сделать. И тогда, в нужный момент, может не хватить силы, хоть самой малости для победы. Не стоит… Наше место здесь, за краем Леса. Мы будем сражаться с тварями, которые захотят вырваться и напасть на людей.
— А потом?
— Потом? Если выживем? — Эван чуть улыбается. — Хёнрир говорит, твари могут смести все на много миль вокруг. И никто не скажет, как далеко они способны зайти.
— Мы будем сражаться с тварями? — говорит Тьяден.
Против тварей им не выстоять.
— Мы постараемся увести людей как можно дальше. Пройти по деревням, рассказать, убедить, сделать все, что в наших силах. Пока есть время. Сражаться тоже. Думаю, без этого не обойтись. Но мы должны спасти людей. Ты ведь со мной?
Тьяден хмурится.
— Эван… — неуверенно говорит он. — Зачем это тебе? Ты можешь уйти сразу, один, подальше, в безопасное место. Ты ведь даже Леса никогда не видел, пока не пришел сюда.
Самому бы знать? Он слишком глубоко увяз в этом.
— Меня хотели отдать Лесу, — говорит он. — Но не отдали, подарили второй шанс. Мне почему-то кажется, я должен как-то расплатиться за это.
Тьяден долго молчит.
— Как и я… — говорит, насупившись.
— Ты ребенок.
Он качает головой.
— Ладно, — говорит Эван. — Помниться, ты хотел позаниматься? Бери топор. Топором умеешь? У нас тут лишних мечей под рукой нет… будем драться чем есть, хоть табуретками. Давай?
Усталость от тренировок хорошо выбивает дурь из головы.
* * *
— Ты ведь присмотришь за ним? — Шельда заглядывает Эвану в глаза.
— Да, — говорит Эван.
Они сидят на крыльце, уже почти ночь. Спать Эван пойдет к себе, к своим людям… хватит с него. Даже не потому, что он не хочет. Хочет. Ему было хорошо с ней. Но просто… кто он такой, чтобы предъявлять на Шельду права? Чтобы лезть к ней в постель? Человек… Они расстанутся завтра и больше, скорее всего, не увидятся никогда. Это немного больно. Но ему и так слишком повезло, чтобы на что-то жаловаться.
