До чего же круто он выглядел в джинсах и приталенной тёмно-синий рубашке, с аккуратно уложенными руками барбера волосами, с горящими ожиданием и предвкушением глазами! Я едва не забылась и не подставила губы для поцелуя, забыв, что в зале полно людей. Но готова была поклясться, что он тоже с трудом сдержал аналогичное желание.
— Лея, ты совершенна, — поцеловал мою руку, окинув восхищённые взглядом фигуру в кремовом облегающем платье. — Спасибо, что согласилась со мной встретиться.
Я тепло улыбнулась, села на предусмотрительно выдвинутый им стул. Облизнулась, когда принесли чаши расплавленного шоколада и кофе. И то и другое напоминало его глаза. Такие же глубокие, горьковато-сладкие, соблазнительные.
— Не рассчитывай, что я паду к твоим ногам. Если я отдамся тебе за эту табличку, ты первый кто перестанет меня уважать.
"Черт, Лейла! Ну и кто тебя за язык тянул? Умеешь ты все портить! К тому же никто тебе ничего крамольного не предлагает."
От злости и хорошо скрытого стыда я заскрипела зубами. Ну почему я сказала об этом в такой вечер?
Но Любомир не смутился, не сверкнул глазами от негодования, словно ждал похожего выпада.
— Извини меня. Я действительно был не прав, когда загонял тебя в угол и требовал столь грубые вещи. Но ты должна понимать: все это ни на йоту не умаляет моего желания сделать тебя своей. Все что я говорил тебе, осталось неизменным. Но я готов подождать пока ты сама меня не попросишь. И, кроме того, узнать тебя поближе.
— Куда уж ближе, — взяв себя в руки, улыбнулась я.
— Не в плотском понимании. Я хочу узнать, чем ты живёшь. Хочу познакомиться с твоим сыном. Радовать тебя, дарить подарки, устраивать сюрпризы. Оберегать. И чтобы ты понимала, у меня очень давно не было похожего желания.
- С сыном? — сказать, что я удивилась, ничего не сказать. — Но зачем? Я не впускаю в нашу с Горкой жизнь мужчин, которые завтра предадут либо вовсе исчезнут. Я не дам причинить ему боль. Не хочу, чтобы он привык к тебе, а потом…
— Ты так ничего и не поняла, — проникновенный голос Любомира обжёг, словно жар пустыни. — Я хочу стать частью твоей жизни и остаться в ней навсегда. Быть с тобой. Оберегать. И все, кто тебе дорог — я найду способ с ними подружиться.
— Но ты не спросил моего согласия.
— Потому что остерегаюсь, что неосознанно надавлю. Я готов дать тебе сколько угодно времени подумать.
Голос Марченко сбился. Он откинулся на спинку стула, скрестив пальцы в замок, продолжая смотреть на меня пылающим взглядом.
— Кого я обманываю… Я уже не могу ждать. И если мне придется дожидаться твоего ответа, я вновь все разрушу к черту. Возьму в свои руки, несмотря на протесты и уже не выпущу.
Мне бы задохнуться от возмущения, но вместо этого я улыбнулась, ощутив уже знакомый сладостный озноб. Это было так волнующе, обжигающе — думать о том, что рядом с тобой сидит сильный мужчина, который готов оберегать тебя и носить на руках.
Только сейчас я начала осознавать, что устала быть сильной. Долгие годы я развивала бизнес, поднимала ресторан с нуля, сама воспитывала сына. Я почти выгорела.
И тут появился он. Любомир. Мужчина, которого невозможно не хотеть и который собирался взять на себя все мои проблемы и печали. Причем по сути избавлял меня от необходимости самой принимать решение. Это было бесценно. Это было сладко.
— Ты начинаешь меня пугать.
— Ты не из пугливых, Лея. Твои глаза сверкают в полумраке. Тебе бы самой этого хотелось.
Как можно сидеть и говорить с ним, когда тебя кроет теплой ласковой волной? Сердце зашивается как в период юношеской влюбленности, коленки дрожат. Он хорош, черт возьми!
Улыбаюсь, горячий шоколад тает на языке. Я не отдаю себе отчёта, что мне безумно хорошо с мужчиной. Хорошо просто сидеть рядом, греясь лучиками его тепла, осознавать, что ты ему интересна, больше не как тело для секса, а как женщина. Так неожиданно, но внутренний голос молчит. Он тоже устал быть сильным.
А затем мы идём гулять по вечерней столице. Вот так вот просто, взявшись за руки. Его узнают чаще, чем меня — я не любитель светских мероприятий. После них меня с завидной предсказуемостью то кладут в постель к Алексею Тищенко, то тайно выдают замуж за Харчишина в Лас-Вегасе. А Любомир, похоже, не пропускает ни одной светской тусовки. Мы такие разные, но меня влечет к нему как ни к кому прежде.
А потом он целует меня. Забыв о вездесущих папарацци, о том, что наше с ним знакомство началось отнюдь не романтично. Проводит пальцем по моим губам, вздыхает, смотрит прямо в глаза.
— Ты как горячая дикая кошка. Сводишь меня с ума и не оставляешь другого выхода…
— Какого? — шепчу в его губы, чувствуя, как сильно возбуждена.
— А вот такого!
Подхватывает меня на руки и кружит, держит легко, как пушинку. Перестаю дышать. Он такой сильный, горячий и неожиданно… родной. Да, вашу мать.
Что, Лейла? И на старуху бывает проруха? Ты так долго гордилась своей независимостью, считала себя неприступной крепостью. А Любомир Марченко взял и нашел кнопку твоего сопротивления, да и отключил.
Безумие. Как я могу испытывать чувства к тому, кто в первую нашу встречу с ходу оскорбил меня непристойным предложением и не сказать, что он сейчас раскаивается? Он вообще не переживает по этому поводу.
Замечаю, что случайные зеваки снимают нас на телефон. И почему-то не хочу прятаться. Даже неосознанно позирую. Я явно сошла с ума.
— Ты как снег на голову посреди лета. Ласковый снег, — шепчет Любомир, и мои ноги касаются асфальта. — Черт, я не силен в комплиментах. Хотелось бы вспомнить любовную лирику поэтов. Хотелось бы вспомнить, но не могу.
От этого бесхитростного признания начинаю смеяться. Так хорошо мне давно не было. И слова замирают на моих губах. Как бы не хотелось узнать, кто меня заказал, и как, получить этому подтверждение — не хочу потерять очарование момента.
— Мне очень хочется попросить тебя поехать ко мне. Остаться на ночь.
Напрягаюсь. Не время сходить с ума и терять бдительность. Не сейчас.
Любомир чувствует мое напряжение. Нежно, легко сжимает пальцами мой подбородок, направляя взгляд в свои колдовские глаза цвета горького шоколада. Я даже чувствую его вкус на своих губах.
