Аржо
Обычно Аржо принимал решения быстро, поспешно, особенно когда нервничал или злился. Вся интеллектуальная энергия уходила на негативные эмоции, и на разумный холодный расчет ее уже не хватало. Люди более сдержанные и рациональные, которые имелись в окружении криминального авторитета, удивлялись тому, что этот человек вообще еще жив. По их мнению, за те непродуманные скоропалительные действия, которые он то и дело предпринимал, его давно пора было ликвидировать. Либо как одного из двух конкурирующих хозяев города, либо как биологическую единицу, то есть совсем. Непонятно, на чем держится его живучесть. Разве что на поддержке и покровительстве Мародера, так где он, тот Мародер… Его в городе уже много лет не видели. Хотя разговоры о его немыслимой ловкости и неисчислимом богатстве циркулируют давно и упорно.
Узнав, что москвичи, которых поручили его негласному попечению, заявились во второй подъезд дома 18 по улице Панфилова, Аржо немедленно вызвал своего ближайшего подручного.
– Позвони своему ментенку, – велел он, – пусть пробьет. И в адрес пошли кого-нибудь, пусть пропасут.
С Интернетом Аржо не дружил, пользоваться им для получения информации считал ниже своего достоинства. Для чего тогда нужны подручные, если все можешь сам? А авторитет, который все или почти все делает сам, это уже не авторитет, а так, шестерка, шавка подзаборная.
Подручный по кличке Вайс молча кивнул и вышел. Вообще-то фамилия у него была простая – Белов, но Вайс красивее. Так, во всяком случае, казалось ему самому.
Через некоторое время Вайс вернулся и доложил:
– Дом практически аварийный, очень старый, ветхий фонд. Два этажа, два подъезда. Во втором подъезде четыре квартиры, по две на этаже, с пятой по восьмую. В пятой – бабка, одинокая, восемьдесят шесть лет, глухая и в маразме. В шестой семья с двумя детьми. В седьмой жильцы-арендаторы, откуда-то из Средней Азии. В восьмой отец с сыном. Вот список с фамилиями.
Взяв из рук Вайса листок, Аржо бегло просмотрел его и присвистнул.
– Веденеев? Максим Викторович? Судьба, однако.
– Ты его знаешь? – удивился Вайс.
– Ну а то! Он был замом по воспитательной работе на той зоне, где я по малолетке чалился. Хотя, может, просто однофамилец и тезка, черт его знает… Дерни еще раз ментенка своего, пусть проверит.
Вайс снова вышел и вернулся через несколько минут.
– Тот самый, ты угадал.
Аржо удовлетворенно усмехнулся, потер руки.
– Теперь можно не думать, в какую из четырех квартир москвичи заявились. Сто пудов – к Веденееву.
– Уверен?
– Ну а то! Мародер вместе со мной сидел, мы с ним еще там скорешились, ты же знаешь. Так что Веденеев – наш общий знакомец. Если Мародера интересуют какие-то люди, которые приехали к нам в город, и эти люди прямо с вокзала тащатся в дом, где живет Веденеев, то какова вероятность, что они приехали к кому-то другому?
– Маленькая, – признал Вайс. – Что будешь делать?
Аржо задумчиво посмотрел в окно. Вид был некрасивым, особнячок стоял на участке, густо засаженном деревьями и кустарниками, летом здесь зелено и тенисто, но сейчас, во второй половине ноября, перед глазами торчали только серые и коричневые стволы да голые, какие-то беззащитные и оттого жалкие ветки.
– Ты ведь помнишь, – неторопливо начал он, – сколько бабла мы должны Мародеру?
– Конечно, – кивнул Вайс.
Сумма была такой, что Аржо страшился даже произнести ее вслух.
– За работу с москвичами он обещал списать два процента. Так?
– Так. И что?
– А то, что мы ведь можем сделать больше. Больше и лучше. И нам скостят долг еще на сколько-то.
– Это не решит проблему, – осторожно заметил Вайс. – Даже если Мародер спишет тебе еще два процента, ну пусть не два, а пять, пусть десять – остальной суммы у нас все равно нет и в ближайшее время не будет. Тебе нужно не проценты списывать, а искать, где взять бабок и как их быстро прокрутить.
– Долг можно сильно уменьшить, если правильно прогнуться под Мародера.
– Послушай, Аржо…
– Нет, это ты меня послушай! – вмиг вскипел Аржо. – Здесь я – главный, и только я один решаю, что и как будет. Выйди отсюда, мне позвонить нужно.
Вайс шагнул к двери, и Аржо не успел рассмотреть выражение его лица. Да и какая разница, в конце-то концов! Будет еще он обращать внимание на выражение лица каких-то там вайсов! Пусть знают свое место. Приближенный – да, но это не означает, что он второй в иерархии группировки, то есть следующий после бога. Вторых у Аржо нет. Есть он, первый, царь и бог, и все остальные – последние.
Мародер ответил на звонок после четвертого гудка. Не торопится. Стало быть, не ждет плохих новостей.
– Гости приехали к Веденееву. Помнишь такого? – спросил Аржо, с трудом сдерживая злорадство.
– Веденеев, – рассеянно повторил за ним следом Мародер. – Нет, не припоминаю. А должен?
– Зам по воспиталке в нашей с тобой первоходке. Неужели забыл?
– Ах, этот… Ну да, был такой. Сука та еще, вечно в душу лез, добреньким прикидывался. Толстый такой, да?
– Ну! – подтвердил Аржо. – Гнида.
– Гнида, – согласился Мародер.
И добавил целый ряд непечатных выражений, демонстрирующих его отношение к офицерам, служащим в местах лишения свободы.
– И что гостям надо от Веденеева?
– Так откуда ж я знаю. Ты просил выяснить, к кому они приехали, – я выяснил.
– Я не просил, Аржо, ты меня не путай. Я велел, – холодно произнес Мародер. – И не «к кому приехали», а «к кому и зачем». Разницу улавливаешь? И не за спасибо, а за денежку немалую.
– Я выясню, – торопливо пообещал Аржо. – Ты только скажи: плохо это или ровно, что они приехали к Веденееву? Ты сам-то как думаешь?
В трубке повисла пауза, мертвая и ледяная, для Аржо мучительно-невыносимая.
– Как я думаю, ты узнаешь позже. А пока иди работай, долг списывай, иначе придется отдавать целиком.
Каменская
За годы службы бывали в практике Анастасии Каменской разговоры и подлиннее, и потруднее, это правда. Оперативные опросы, допросы по поручению следователя, просто беседы с потенциальными свидетелями, которые, может быть, знают что-то важное, но даже не догадываются об этом, или с преступниками, которые ни за что не хотят ни в чем признаваться. В общем, опыт был. Поэтому ничего необычного для нее сейчас не происходило. Разговор топтался на месте, никуда не двигаясь и не развиваясь. Веденеев-младший закрылся полностью и наглухо, в глаза почти не смотрел, отвечал коротко, но предельно вежливо и негромко. Не возмущался, не гневался, но и на контакт не шел. И причин тому могло быть только две: сложный характер, своеобразие суждений и оценок, в результате чего принимаемые человеком решения и ход его мыслей абсолютно непонятны окружающим, либо ложь и желание ни в коем случае не сказать правду.
