– Осужденный Гнездилов, третий отряд, статья сто пятьдесят восемь, срок пять лет, – заученно отрапортовал Леонид. – Явился по вашему вызову.
– Ты присядь, – мягко начал Максим Викторович. – Давай побеседуем просто так, без протокола.
Беседа не задалась. Леонид проявил полное равнодушие к тому обстоятельству, что к нему не приезжают, не пишут писем и не шлют передачки.
– Мне ничего не нужно, – повторял он.
– Леня, но это же твои родители, – увещевал его Веденеев. – Твои мама и папа. И старший брат у тебя есть. Неужели ты не скучаешь, не хочешь с ними увидеться?
– А если и хочу, так что, гражданин начальник? Они все равно не едут.
– Можно им написать, попросить навестить тебя. Леня, я в курсе, кто твой отец, и понимаю, что он мог бы не допустить… В общем, мог бы сделать так, чтобы ты здесь не оказался. Но ты здесь. Может, в этом все дело? Ты обижен на него и на всю семью? Тебе кажется, что тебя не защитили?
Будучи профессиональным педагогом, Веденеев ни минуты не сомневался в том, что общение ребенка с родителями бесценно в любом возрасте, но в детском и подростковом – особенно.
– Ничего я не обижен. Они мне не нужны. И никто не нужен. Я сам по себе.
Первая попытка наладить контакт ни к чему не привела. Но мысли о Лене Гнездилове не покидали Максима Викторовича. Он решил не торопить события, подождать, присмотреться к парнишке и к ситуации в целом. Ходили разговоры о том, что прокурор области вот-вот переедет в Москву со значительным повышением, и Веденеев – сам любящий отец сына-подростка, ровесника Лени – был уверен, что уж перед отъездом-то семья наверняка приедет на свидание.
Но никто так и не приехал. И ни писем, ни посылок по-прежнему не было. Воспитатель отделения и начальник отряда то и дело докладывали, отвечая на вопросы о Гнездилове, что осужденный не демонстрирует раскаяния, грубых нарушений режима не допускает, но отрицательно влияет на других осужденных, провоцирует их, подстрекает, однако сам всегда остается в стороне.
– Была б моя воля – я б его на строгач перевел, – вздыхал начальник отряда. – Но ведь не подпишут, видимых оснований нет.
Решение о переводе с режима на режим принимал начальник воспитательной колонии по представлению начальника отряда. Но если в этом представлении нет выразительных и доказанных фактов, начальник разрешения не даст – хоть лопни. Никому не хочется подставляться под прокурорскую проверку. Зампрокурора по надзору за местами лишения свободы в их области – зверь, обожает проверки и инспекции, докапывается до каждой буковки, по любой жалобе трясет всех подряд. Поговаривают, что после каждой проверки карманы у него оттопыриваются: нарушения можно найти у всех, было бы желание, и каждый закрытый на конкретное нарушение глаз имеет свою цену. Два глаза стоят в два раза дороже.
Наступило лето. Прокурор области давно оставил свой пост и обосновался в Москве. В том году Максиму Викторовичу повезло наконец: отпуск пришелся на июль, не то что в предыдущие годы – или поздняя осень, или ранняя весна. У сына Костика учеба, куда ж уедешь? Только если на рыбалку на три-четыре дня с друзьями, да и то вся душа изболится. Веденеев был так привязан к сыну, что ситуация с Леней Гнездиловым казалась ему немыслимой. Он даже представить себе не мог, как это – по собственной воле не видеть своего ребенка целый год. Должна быть веская причина, и причина эта находится, скорее всего, в самом подростке, а не в его родителях. Не могут взрослые люди в здравом уме добровольно отказаться от своего ребенка, это аксиома. А вот ребенок с дурна ума может наделать глупостей, наговорить черт знает что, и наврать, и оскорбить, и дверью хлопнуть «навсегда». Собственные отцовские чувства казались Веденееву совершенно естественными и имманентно присущими всем, у кого есть дети. Он слишком давно ушел из школы, где можно было бы наблюдать многочисленные вариации отношений родителей с детьми, и слишком давно работал там, где каждая встреча с родственниками – долгожданный подарок и для самого осужденного, и для тех, кто к нему приехал. Свидания с членами семьи являются неотъемлемым элементом процесса воспитания в колониях, и с этой позиции Максима Викторовича было не сбить.
Поскольку путь к месту отпуска лежал через Москву, Максим Петрович твердо решил разыскать родителей Лени Гнездилова и поговорить с ними. Ничего страшного, если они с Костиком задержатся в столице на пару дней, и город посмотрят, и в дома-музеи Чехова, Цветаевой, Брюсова зайдут, Веденеев давно мечтал об этом, да все как-то случая не было. Заблаговременно напряг приятелей из областного управления внутренних дел, те связались с московскими коллегами и раздобыли новый адрес Виктора Семеновича Гнездилова, ныне судьи судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда Российской Федерации.
Москва Костику не особо понравилась, сперва показалась скучной и неприветливой, и в музей идти ему не хотелось, зато потом оказалось, что в магазинах и на радиорынках есть масса интересного для тех, кто дружит с техникой. Максим Викторович не настаивал, снабдил сына картой города и карманными деньгами и отпустил в самостоятельное плавание, твердо зная, что Костя мальчик разумный и спокойный, глупостей не наделает. Однако ж к дому, где жил новоиспеченный судья Гнездилов, поехали вместе: Костик уже успел выяснить, что в том же здании на первом этаже расположен огромный магазин электроники, и собирался тщательно обследовать его, пока отец будет ждать и решать свои вопросы. Максим Викторович сделал предварительные прикидки и пришел к заключению, что ждать появления Ленькиного отца имеет смысл с семи до восьми вечера. Запустил Костика в магазин и занял наблюдательный пост.
Расчет оказался верным. Примерно в половине восьмого к дому подъехала машина, открылась задняя дверь, вышел пассажир. Тот самый, бывший прокурор области, лицо которого было хорошо знакомо. Припарковаться у самого подъезда водителю не удалось, Гнездилову пришлось идти метров двадцать. Вот на этих двадцати метрах Веденеев и подошел к нему. Поздоровался, вежливо представился, назвал имя и звание. Гнездилов удовольствия не выказал, само собой, но остановился.
– Я работаю в воспитательной колонии, где отбывает наказание ваш сын.
Гнездилов ничего не сказал, только молча и выжидательно смотрел на него. Судя по выражению лица, начало ему не понравилось.
– Виктор Семенович, мальчика никто не навещает. Это неправильно, поверьте мне как педагогу, – горячо начал Максим Викторович. – Общение с семьей, с родными необходимо подростку, особенно находящемуся в травмирующей ситуации…
– Вы напрасно стараетесь, – холодно и резко перебил его Гнездилов. – Леонид – вор, преступник, негодяй. В моей семье не может быть вора.
– Но он же ваш сын! – в отчаянии проговорил Веденеев, внезапно осознав, что продуманные и заготовленные заранее слова уже не пригодятся.
– У меня больше нет сына. Старший – есть, младшего – нет. Разговор окончен.
– Ну хорошо, пусть у вас сына нет, но у вашей жены… И у вашего старшего сына есть брат. Неужели можно вот так запросто выбросить ребенка из жизни трех человек?
